4 сентября. Ночь была очень светлая и ясная. В первый раз после разделения мы получили сведения о "Кронпринце Вильгельме" и слушали его телеграфирование, но не старались войти с ним связь, чтобы не обнаружить своего места, так как одновременно стало достоверно известно, что не менее одиннадцати английских судов находится вокруг нас; из них несколько наших старых приятелей из Вест-Индии. Поэтому мы предпочли сидеть тихо, как мыши в норе, хотя, нам бы доставило большое удовольствие поболтать часок с нашим капитан-лейтенантом Тирфельдером.

5 сентября. Эту ночь ввелись вокруг оживленные переговоры по радиотелеграфу. Среди бесчисленных шифрованных телеграмм англичан мы приняли сообщение, что пароход "Трафальгар", плававший у берегов Южной Америки, обращен в вспомогательный крейсер, и что наша канонерская лодка "Эбер" пробралась под коммерческим флагом в Бахию. Затем береговая станция Олинда у Пернамбуко протелеграфировала по-итальянски итальянскому пассажирскому пароходу короткую, но существенную телеграмму: "Немцы - перед Парижем; русские - во Львове; Турция объявила войну в союзе с Германией".

Известие о том, что немцы под Парижем, вызвало утром при побудке общее ликование. Все тревожные мысли при начале войны, когда державы одна за другой ополчались на Германию, были забыты. Немножко правды заставило нас забыть о всех лживых известиях, которые до сих пор были нашим уделом.

Когда мы после полудня встретили вспомогательный пароход "Асунсьон", то он передал, что 3 сентября шел целый день с "Кронпринцем Вильгельмом", которому и уделил часть провизии. Должно быть мы с ним разошлись на небольшом расстоянии один от другого. Тирфельдер прислал командиру письмо, в котором доносил ему о своей деятельности, и было досадно, что мы с ним не встретились, но все были рады, что ему, как и нам до сих пор во всем везло, и что он ни в чем не ощущал недостатка.

6/8 сентября. После того, как "Асунсьон" передал команду "Стратроя" на "Крефельд", "Карлсруэ" поспешил в укромное место, где нас поджидал "Статрой" с угольным запасом. До 8 сентября мы грузили уголь. При неистовой жаре это была страшно утомительная работа. Днем грузила вся команда: ночью же она была разделена на две смены, которые работали по четыре часа.

Время погрузок представляло для нас наибольшую, даже может быть единственную, опасность. В открытом море нас нелегко было застать врасплох. Пары были всегда полные, так что машины могли дать во всякое время полный ход. Само собой разумеется, орудия и минные аппараты были в полной готовности.

Совсем другое было дело, когда мы швартовались к пароходу, с которого собирались брать уголь. Готовность к бою через это значительно уменьшалась, так как, при появлении неприятеля, сначала приходилось отдавать швартовы, затем следовало убрать уголь, который густым слоем покрывал палубу и значительно мешал свободному действию орудий. Таким образом, должно было пройти порядочно времени, прежде чем корабль был готов к бою.

Это положение вещей могло быть особенно гибельным, если бы неприятель подошел к месту погрузки ночью или в пасмурную погоду, какая часто бывает по утрам. Поэтому ночью все лишние огни были потушены. В сторону моря все огни безусловно гасились, и оставлялось только слабое освещение на крейсере в грузовых люках и в наиболее необходимых местах. Конечно, наблюдение за горизонтом в эти дни было усиленное и возлагалось на особо надежных людей.

9 сентября. После принятия полного запаса угля, мы снова вернулись к нашей деятельности придорожных разбойников. С собой мы взяли "Крефельд" и "Рио-Негро" ; один пароход был нашим патрулем с востока, а другой - с запада.

10/13 сентября. Чтобы возможно меньше расходовать угля и этим уменьшить число опасных дней угольных погрузок, командир приказал держаться с застопоренными машинами.

Если не было в виду парохода, который нам приносил работу и разнообразие, то время проходило страшно медленно и монотонно. Несколько часов в день мы занимались ученьями, большей частью тревогами. В свободное время излюбленным занятием была охота на акул. В открытом море акулы не так велики, как вблизи берегов Мексиканского залива. Они едва достигают двух метров в длину. Изумительно, как быстро эти твари чуют, где можно поживиться. Достаточно крейсеру застопорить машины и через минуту они уже толпились за кормой. Как только они появлялись, сейчас же выступала на сцену удочка для акул, то и дело подцеплявшая то одну, то другую.

Но еще успешнее дело шло у офицеров, которые, вооружившись винтовками, стреляли с мостика или шканцев, как только акула высовывала голову из воды, чтобы схватить кусок мяса, нарочно подвешенный немного выше уровня воды.

14 сентября. Нас уже начала брать досада, что так долго на горизонте не видно дыма, как вдруг ночью застопоренные машины заработали на полный ход. Поспешно побежали мы на мостик и увидали по носу огни парохода. Командир выждал рассвета и тогда подошел к пароходу. Мы с удовольствием рассмотрели, что его труба имеет излюбленную англичанами окраску черно-бело-красную; но, когда он вскоре поднял английский флаг, нам сделалось еще приятнее. Так как он не сразу послушался нашего сигнала, а продолжал идти, не уменьшая ходу, то мы сделали холостой выстрел, немедленно оказавший свое действие.

Пароход назывался "Хайланд Хоп" и принадлежал обществу "Нельсон-линия". Он шел в Аргентину, чтобы оттуда взять замороженное мясо для Англии. Для этой цели на нем были поставлены новые и объемистые холодильники, а чтобы возможно скорее прийти в Англию с мясом, он был так обильно снабжен углем и провизией, что мог немедленно после погрузки мяса идти обратно. Кроме того, приятного для нас, подарка на нем находилось масса английских газет и иллюстрированных журналов, и в первый раз мы увидели войну в рисунках и буквально накинулись на газеты, когда призовой офицер прислал их на судно; в один момент их расхватали по каютам и кают-компаниям. Но так как газеты могли также содержать сведения, необходимые или полезные для наших операций (например, расписания пароходных линий, выходы из портов неприятельских военных судов и т.д.), то командир приказал призовому офицеру впредь все газеты посылать сначала для просмотра на мостик. Очень весело было наблюдать, как один за другим прокрадывался в штурманскую рубку, чтобы заглянуть в газеты. Наш командир тоже иногда так увлекался чтением газет, что от него было чрезвычайно трудно получать ответы на бесконечные вопросы призового офицера по семафору, с захваченного парохода; это приводило последнего в совершеннейшее отчаяние, и он давал клятву, что на следующем пароходе не "найдет" никаких газет. Но, конечно, подобного обещания он не сдерживает, и на следующий раз картина была та же самая - все на мостике были погружены в чтение, которое было нелегким и неприятным. Только с большим трудом удавалось, среди почти сплошной лжи уловить частицу правды, и несмотря на страшные искажения или замалчивания, восстановить хотя далеко несовершенную, картину настоящего положения вещей в Европе.

С ложными сведениями мы еще кое-как справлялись, и после нашей практики в Сан-Жуане и Вилемшадте много не ожидали. Но гораздо неприятнее было встречаться с той ненавистью, с какой относились газеты ко всему немецкому. Даже лучшие газеты, как например "Illustrated London News" не составляли в этом отношении исключения. Никто из нас не ожидал такого поведения от народа, славившегося по всему свету стремлением к соблюдению приличий и внешних форм. Всего более резкостей встречалось по поводу императора и кронпринца. Из генералов наибольшую ненависть британцев вызывал генерал Фон-Клук. О нем рассказывались ужасающие вещи. Затем уже наступала очередь других генералов, остальных офицеров и, наконец всех солдат с их зверствами. И подобные газеты распространялись тысячами пароходов по всему свету.

В бешенстве бросали мы газеты в сторону, но через минуту все-таки брались за них снова, так как это был единственный способ узнать что-нибудь новое.

Командир обыкновенно вырезал и подклеивал вместе наиболее лживые или оскорбительные статьи, и называл это сборник - "альбомом лжи".

До сих пор нам приходилось встречать только английские пароходы, хотя по этим линиям ходили также многочисленные нейтральные пароходы. Пока мы были заняты работой по проверке груза, перевозке английского экипажа на "Крефельд", пока перевозили с парохода его радиостанцию и запас провизии, появился на горизонте большой пароход, который по телеграфу сообщил, что он испанский пароход "Реина-Виктория-Елена" мореходной компании в Барселоне.

Сообщения эти подтвердились, когда он подошел поближе, и ,так как он шел под испанским почтовым флагом, то командир отказался от намерения его задерживать. Когда он нас рассмотрел, то начал спрашивать по телеграфу наше имя и надоедал этим вопросом без конца, так что командир, чтобы отвязаться от него, приказал ответить по-английски: "конвоир британских судов". Хотя этот ответ был сделан самой малой мощностью, тем не менее, какое-то английское судно, находившееся совершенно близко от нас, его услышало, и начало сейчас же запрашивать испанский пароход, что это за странный конвоир, о котором ему совершенно ничего не известно. Но испанец вместо ответа, сам запросил, кто с ним говорит, и англичанин так тихо ответил, что мы не могли разобрать. На что испанец ответил ему, сообщив свой порт приписки.

Этот случай был крайне неприятен, так как до сих пор нам вполне удавалось держать в тайне место наших операций, а теперь все было испорчено.

Поэтому командир решил на некоторое время уйти с линии пароходного движения и попытать счастья на линии североамериканской. "Хайланд Хоп" был взорван, и "Карлсруэ" с двумя своими спутниками повернул на запад.

15 сентября. Мы попали на путь следования парусников, которых не встречали до сих пор ни разу с самого начала войны. Сегодня же мы встретили двух. Первый был трехмачтовый корабль под норвежским флагом. По нашему требованию он сейчас же пришел к нам. Он назывался "Серфаререн" из Христианзанде и шел из Новой Каледонии с грузом хрома для одной Нюренбергской фирмы в Готенбюрге.

Поэтому мы были очень любезны с капитаном и послали ему половину только что зарезанного барана и свежего картофеля. Капитан был очень удивлен нашему подарку, принял его с благодарностью и на наш сигнал "счастливого пути" отвечал таким же сигналом.

Второй парусник мы встретили после полудня. Это был трехмачтовый барк, по-видимому, тоже норвежский. Командир на хотел его задерживать.

За последние 8 дней мы встретили только одного англичанина. Наступало снова время пополнить запасы угля, так как мы не могли ходить с небольшим количеством, ибо должны были всегда считаться с возможностью встретится с неприятельскими силами и потом некоторое время уходить от их преследования.

17 сентября. Мы уже собрались в довольно скверном настроении духа сойти с пути пароходов, как доклад сигнальщика "дым на 4 румба слева от курса" снова подбодрил всех. Как раз склянки били полдень, и пароход попал нам как бы на десерт.

Сначала над горизонтом показались мачты и почти сейчас же вслед за ними труба. Потом долгое время больше ничего не показывалось, только труба становилась длиннее и длиннее. Рефракция в этих широтах случается редко; очевидно, что пароход имел чрезвычайно длинную трубу. Это предположение подтвердилось в действительности. Пароход еще издалека поднял английский флаг.

Новый наш знакомец назывался "Индрани". У него был очень чистый и новый вид. Офицеры в белоснежных костюмах стояли на мостике. Китайская команда была одета в чисто вымытые светло-синие куртки. Имея достаточный опыт, мы были уверены, что пароход везет разный груз. Все смотрели, вытаращив глаза, на сигнального унтер-офицера на призе. И вдруг он засемафорил "6700 тонн Покахонтасского угля из Норфолка в Рио-де-Жанейро". Мы все обрадовались, так эта весть был кстати, хотя ее никто не ожидал.

Кроме других преимуществ, по сравнению с "Стратроем", "Индрани" обладал еще тем, что на нем имелся радиотелеграф. Поэтому он представлял для нас такого угольщика, лучше которого не требовалось. Его приспособление продолжалось недолго: за исключением машиниста, который без долгих размышлений согласился продолжать службу под нашим начальством, чему мы были очень рады, все англичане были перевезены к их товарищам по несчастью на "Крефельд"; старший офицер с "Рио-Негро", г. Ялаес, был назначен на "Индрани" капитаном; на него была отправлена военная команда из двух унтер-офицеров и четырех матросов под начальством лейтенанта запаса флота Гентшеля, и вся работа была выполнена.

Английский капитан "Индрани" был очень симпатичный человек. Если призовой офицер по поручению командира должен был передать какое-либо приказание командам захваченных судов, то делал это преимущественно через помянутого капитана, который вскоре сделался доверенным лицом и со стороны капитанов. Команды захваченных судов, конечно, не имели права носить какое-либо оружие. Капитан же "Индрани" имел охотничье ружье, которое ему было очень дорого, и он просил оставить ему последнее. Оно сохранялось на "Карлсруэ" и потом, когда мы всех отправили в порт, ружье было возвращено капитану, за что он был чрезвычайно признателен.

На "Индрани" были газеты из Северной Америки. Они были лучше английских тем, что вместо английской ненависти к нам были насквозь проникнуты желанием произвести впечатление; вранья же в них было не меньше. Всеобщее веселье вызвала статья с описанием принятых английским адмиралтейством мер, чтобы покончить с "Карлсруэ". Высланные им суда не имели права вернуться в Англию, прежде чем наш корабль не будет потоплен. Нам было страшно приятно чувствовать, что мы насолили англичанам. В полученных раньше газетах мы уже нередко читали о "Карлсруэ", которому пришлось пережить воскресение из мертвых; а именно: в Сан-Жуане мы были "захвачены", затем (в какой-то английской газете) "потоплены", затем снова "получили сильные повреждения", а теперь, видимо, снова чувствовали себя так бодро и весело, что высланных судов было недостаточно для "нанесения нам повреждений" (выслано же было, судя по приемнику нашей станции, не менее двадцати двух, находившихся около нас судов), так как по сведениям газет для этой цели высылалось еще четыре броненосных крейсера.

Мы оставили "Индрани" вместе с "Рио-Негро" и "Крефельдом" позади себя, а взяли только "Асунсьон" и направились к месту угольной погрузки в несколько лучшем настроении, чем до полудня.

18/19 сентября. "Угольный праздник" начался при густом тумане и продолжался целые сутки. Затем мы дали команде один день отдыха, после чего пошли опять на место нашей засады, несколько севернее острова Фернандо Норонья.

20 сентября. По дороге туда мы зашли навестить "Индрани" и "Крефельд", чтобы справиться о поведении наших английских пленных. Они вели себя безупречно. "Индрани" мы переменили имя на "Гофнунг" и оставили его ожидать нас на условленном месте, а "Крефельда" и "Рио Негро" взяли с собой.

21 сентября. Нам пришлось ожидать очень недолго, и в первое же утро нашего прихода сигнальщик веселым голосом доложил о приближении к нам парохода, который шел курсом прямо на нас, так что не пришлось даже давать ход машинам. Но когда он настолько приблизился, что можно было разобрать его флаг, то нас постигло маленькое разочарование - пароход был голландский. Он назывался "Мария", был стар, достаточно запущен, и нагружен до отказа.

Но семафор призового офицера вполне удовлетворил наше разочарование. Оказалось, что он был зафрахтован одной лондонской фирмой и шел с 6000 тонн пшеницы из Портланда (в Орегоне) в Белфаст и Дублин. Поэтому пароход и груз были задержаны и решено было их утопить.

По нашему подсчету, этот груз мог прокормить хлебом в течении двух недель все население Лондона.

Пока команду приза перевезли на "Крефельд" и изготовляли пароход к потоплению, к западу от нас показался второй пароход курсом на юг. Мы тогда оставили "Крефельд" при "Марии", чтобы принять своих людей, занимавшихся подготовкой взрыва, и присутствовать при потоплении парохода, так как английские капитаны просили нашего командира не отсылать их, а позволить, как гибнет пароход. Им захотелось видеть это зрелище!

Сам же "Карлсруэ" поспешил на встречу новому пришельцу. Пришлось отрывать от начатого дела призовую команду для нового осмотра.

Уже с большого расстояния наши подзорные трубы рассмотрели красный английский торговый флаг. Пароход назывался "Корниш-Сити" из Байдфорда. Он шел с 6400 тоннами кардифского угля в Рио-де-Жанейро для Английско-Бразильской угольной компании. Это поимка нас вдвойне обрадовала; только что перед тем капитан парохода "Мария" рассказывал, что английский крейсер "Глазго" с большим запасом угля вышел из Рио-де-Жанейро для преследования "Кронпринца-Вильгельма", чувствовавшего недостаток в угле, и мы были убеждены, что именно эта фирма снабдила углем английский крейсер.

"Корниш-Сити" был старый, выслуживший свою службу пароход. И так как не хватало людей, чтобы его использовать, как угольный пароход, и кроме того, мы были на значительный срок в изобилии снабжены углем, то командир решил пароход утопить.

Команда его состояла наполовину из китайцев, наполовину - из англичан; она бала перевезена полностью на "Рио-Негро", следовавший за нами, и затем пароход взорвали. Он быстро наполнился водой и пошел ко дну. К этому моменту подошел как раз "Крефельд". Сегодня нам страшно везло. Еще прежде чем "Корниш-Сити" затонул, наша радиостанция сообщила, что поблизости находится большой пассажирский английский пароход "Амазон" принадлежащий английскому обществу "Royal Steam mail". Если бы мы его захватили, то это была бы ценная добыча, и поэтому мы с напряжением рассматривали горизонт, и число вахтенных сигнальщиков было увеличено. Тем временем наступила темнота. Около 10 часов было доложено об огнях к востоку от нас, и в полной надежде, что это "Амазон", мы пошли за ним следом, так как, из внимания к нейтральным пассажирам, которых вероятно было немало на пароходе, командир решил его задержать только на рассвете.

Ночь была пасмурная, очень часто небо разряжалось ливнями, и несколько раз мы теряли из виду огни парохода.

22 сентября. Начинающийся день принес нам досадное разочарование, - перед нами плелся маленький пароход курсом на север, и когда мы подошли ближе, то, для довершения нашего разочарования он поднял итальянский флаг. Пароход назывался "Аскаро" из Генуи и перевозил маис из Розарио в Сан-Винцент (острова Зеленого мыса). Как все итальянские пароходы, он имел грязный, запущенный вид, и призовой офицер с содроганием рассказывал о тех запахах, которых ему пришлось там нанюхаться.

Но его бумаги были в безупречном порядке, и мы его отпустили, хотя и с огорчением. Но очень скоро судьба послала нам утешение. Когда призовой офицер съехал на итальянца, на северо-западе появился еще пароход. Далеко от нас он поднял очень большой и новый английский флаг, видимо принимая нас за один из своих крейсеров и недоумевая, почему мы так торопимся подойти к нему поближе. Он даже перенес свой кормовой флаг на мачту, чтобы нам было виднее, но вдруг, уразумев в чем дело, спустил свой флаг и более его уже не поднимал.

Вообще, то же недоразумение происходило и с большинством пароходов. Они не предполагали ничего дурного, когда мы проходили мимо и сперва всегда считали, что имеют дело с английским крейсером. Только тогда им приходило на память существование немцев, когда мы поднимали наш военный флаг. Спустя некоторое время, когда из газет сделалось известным, что многие пароходы пропали бесследно, произошла большая перемена в самоуверенности капитанов, и часто при задержании пароходов случалось, что вещи команды были уже собраны и погружены на шлюпки, которые были вполне готовы к спуску.

В 6.40 утра был задержан пароход "Рио Игуассу" из Лондона; на нем оказалось 4800 тонн угля из Нью-Кестля в Рио-де-Жанейро. Команду они имели чисто английскую.

Было решено утопить его по тем же причинам, что и "Корниш-Сити". Во время осмотра был обнаружен еще пароход, который держал прямо на "Карлсруэ". На наше требование он подошел вплотную и остановился. Он шел под шведским флагом, назывался "Принцесса Ингеборг", принадлежал обществу "Аксель Джонсон и К°" в Стокгольме и шел с разным грузом и несколькими пассажирами, в том числе несколько немецких семейств, в Южную Америку. Его бумаги были быстро проверены, и они были отпущены далее.

Командир хотел сначала пополнить с приза наш запас угля, но отказался от этого намерения вследствие сильной зыби. Английский капитан утешал нас тем, что он имел уголь плохого сорта, и что другие пароходы придут скоро с углем лучшего качества. Это вполне соответствовало нашим желаниям.

"Рио-Игуассу" был взорван нами в двух местах: в туннеле гребных валов и в таранном отделении. Он быстро пошел ко дну, при чем предварительно перевернулся. Это был первый пароход, который был нами потоплен днем. Перед тем как перевернуться, по неизвестной причине, на его рее взвился флаг, имевший значение: "Я намерен сделать вам сигнал". Само собой разумеется, что на пароходе не было в этот момент ни души.

На этом пароходе мы забрали много газет. В одном из иллюстрированных журналов был очень хороший рисунок, изображавший гибель "Майнца". Корабль уже до половины был под водой, но его орудия все еще продолжали стрелять по неизмеримо сильным врагам. Картинка эта была наклеена и с необходимыми объяснениями повешена в помещении команды.

С этого времени мы переводили наиболее подходящие статьи из газет и составляли для команды судовую газетку.

23/27 сентября. После выхода из Германии, за исключением небольших перерывов, "Карлсруэ" все время находился в ходу. Чтобы быть вполне исправным и надежным, следовало время от времени производить чистку котлов и переборку машин, которые могут быть смело названы душой корабля.

Так как английские силы находились, по-видимому, от нас далеко, то можно было посвятить несколько дней этим работам. В виду того, что машины не были в полной готовности в течение этого времени, то внезапное появление неприятельских крейсеров могло быть для нас очень опасным, во избежание чего, мы и отошли на порядочное расстояние от линии движения пароходов.

В остальных частях крейсера было тоже необходимо произвести некоторые работы для содержания его в полной исправности, почему подходящим временем воспользовались также и для этой цели. Крейсер очень пострадал, вследствие частых угольных перегрузок, краска его была во многих местах на наружном борту отбита и в этих местах борт начал ржаветь. От линолеума, на верхней палубе, остались только жалкие воспоминания, и повсюду просвечивало блестящее железо. Старший офицер занялся усиленно, насколько позволяли обстоятельства, приведением крейсера в приличный вид. В остальном жизнь шла тем же порядком, как и в те дни, когда мы подкарауливали пароходы.

Появилась на сцену удочка для акул. Офицеры забавлялись стрельбой по акулам. В свободное время каждый старался найти себе местечко, чистое от угля, чтобы заняться чтением и подремать. Лучше всего было, конечно, на командном мостике, где всегда было чисто. Пока шканцы и остальная верхняя палуба были заняты углем, лежавшим, чтобы иметь больший запас, прямо на палубе, наверху единственным местом подышать свежим воздухом, являлась задняя надстройка; впрочем, иногда ветер приносил и туда тучи угольной пыли. Когда же уголь убрали со шканцев в угольные ямы, то на них производили немедленно полную приборку, и тогда мы там прогуливаться и заниматься укреплением наших мускулов по системе доктора Мюллера, что было безусловно необходимым. Наш командир также охотно принимал участие в этих упражнениях.

После ужина команда обыкновенно собиралась на баке, а офицеры на мостике, чтобы послушать музыку. Когда крейсер уходил из Германии, то было приложено много трудов и стараний составить судовой оркестр, и его игра много отличалась по исполнению от игры обыкновенных судовых оркестров.

По воскресеньям на шканцах совершалась коротенькое богослужение, после которого музыка играла на ют. На шканцах тогда подавались прохладительные напитки и папиросы. Во время этих концертов сопутствующие нам пароходы обыкновенно приближались, чтобы послушать музыку, и на "Крефельд" видна была, через поручни, толпа в несколько десятков разных национальностей, внимательно слушавшая разнообразный репертуар нашего оркестра. Один раз наша команда устроила форменный маскарад.

К обеду, по воскресениям, и, ежедневно, к ужину командир приглашал нескольких из нас к себе. Разговор естественно вертелся около политических тем, а потом переходил на положение дел на родине и завершался воспоминаниями о наших семействах, от которых с конца июня мы не имели известий. В заключение командир провозглашал тост за здоровье наших близких.

28 сентября. После окончания работ по приведению всех частей крейсера в порядок, мы пошли пополнять уголь. По дороге встретили "Асунсьон", который перегрузил к себе весь уголь с "Стратроя", утопив последний, а командующего передали на "Крефельд".

29/30 сентября. Во время угольной погрузки мы получили радостное известие, что крепость Мобеж сдалась вместе с гарнизоном из 40.000 человек, с четырьмя генералами и 400 пушками. Мы также услыхали кое-что об "Эмдене" и сердечно радовались его успешным и лихим действиям.

1 октября. Принявши наибольшее количество угля, какое только могли забрать, мы поспешили в район наших первоначальных действий. Вся верхняя палуба и шканцы были покрыты слоем угля, более метра вышиной, и только основания пушек были свободны; крейсер тяжело поднимался на волну, и корма сильно вибрировала.

2 октября. На следующий день "Асунсьон" привез нам целый ряд важных телеграмм. Одна из них очень печальная относительно гибели нашего вспомогательного крейсера "Кап Трафальгар". Наша крейсерская эскадра шла в Южную Америку. Английские крейсера: "Гуд Хоп", "Манмаутс" и "Глазго" вышли курсом на юг. Надо было ожидать важных событий, которые должны были произойти у западного берега Чили. Еще три других английских крейсера шли вокруг мыса Горн. Вся Бразилия ощущала сильный недостаток угля. Электрическое освещение в больших городах было значительно сокращено. Железные дороги должны были уменьшить число поездов. Правительство запретило вывоз угля. То обстоятельство, что английские суда, несмотря на запрещение, уходили из бразильских портов перегруженные углем, показывает, как вообще растяжимо понятие "нейтралитет". В данном случае виноваты, конечно, не бразильцы, не желавшие его поддерживать, но англичане, производившие на них давление.

3/5 октября. Два дня мы подкарауливали без всякого результата. Сегодня после полудня мы получили с "Крефельда" который был послан командиром довольно далеко от нас на восток, следующую телеграмму: "Вижу какой-то пароход".

Пароход, о котором сообщалось, имел, очевидно не вполне чистую совесть, так как шел много восточнее обычного курса.

Погоня за ним, продолжавшаяся около двух часов, имела заслуженный результат - это был английский пароход "Фарн", который шел с 7000 тонн лучшего кардифского угля из Барри в Монтевидео. Так как китайцы и немецкая команда, бывшая на "Стратрой", сейчас были без дела, то решено было парохода не топить, а превратить его в наш угольный транспорт и капитан-лейтенант запаса флота Любипус был назначен его капитаном.

Командир наш предполагал, впоследствии, уголь посылать навстречу нашей крейсерской эскадре, когда станет известно, что она достаточно к нам приблизилась; теперь же "Фарн" был отправлен в то место, где стоял "Асунсьон", чтобы перевести к себе китайскую команду с "Стратроя" и там ждать.

Капитан с "Крефельда" рассказывал, что английские команды с большим любопытством следили за нашей погоней за "Фарном". Как только они увидели дым парохода, то сейчас же сообщили об этом помощникам и капитану "Крефельда". Во время погони они держали пари относительно национальности парохода. Большинство держало за англичанина, и когда флаг был рассмотрен, то все были в восторге. Погоня эта доставила англичанам не меньше возбуждения и чистосердечной радости, чем нам.

Лицо капитана "Фарн" порядочно вытянулось, когда он взошел на палубу "Крефельда" и со всех сторон услышал родную речь.

Хозяйничание "Карлсруэ" в океане, на первый взгляд, совершенно ничем не стесненное, вызывало самые разнообразные чувства у английских капитанов, в особенности у капитана "Стратроя", который был свидетелем "Карлсруэ" с 1 сентября. Конечно, наши постоянные заботы следить за неприятельским телеграфированием и вместе с там держаться подальше от неприятельских военных сил им не были известны.

Сначала, когда заходила об этом речь, англичане отвечали: "Погодите, это недолго будет продолжаться. Скоро наши крейсера будут ходить за вами по пятам, и вам наступит конец". Но постепенно их доверие к своим силам уменьшилось и, наконец, они только пожимали плечами и ругались во все горло, когда вспоминали об их военном флоте.

Сегодня какое-то английское военное судно, делая свой патрульный обход между островами Зеленого мыса и Южной Америкой, проходило от нас довольно близко. Ночью его телеграфирование было так отчетливо, что командир решил отойти несколько к востоку и, пройдя в этом направлении 30 миль, застопорил машины.

6 октября. Сегодня повезло "Рио-Негро". Около 16 часов мы задержали замеченный им английский пароход "Ницето де Ларринага" и отправили туда призовую команду.

Мы с "Карлсруэ" наблюдали за картиной уже знакомой нам: по прибытии призового офицера собирается команда; после сообщения по семафору сведений о грузе, национальности, порте назначения и т.д., командир передает свое решение - пароход должен быть потоплен. Видно, как призовой офицер сообщает это капитану - сострадательное пожимание плеч офицера, послушный кивок головой капитана, затем обращение его к команде; та, толкаясь, торопится вниз и скрывается в помещениях. Теперь они укладывают в мешки свое имущество и скоро появятся вновь. Шлюпки грузятся и стоят наготове отвалить. Наконец, появляется капитан, неся хронометр и мореходные инструменты - самое ценное из его имущества.

"Ницето де Ларринага" шел из Буэнос-Айреса в Лондон, имея 8000 тонн овса и маиса. Его команда вместе с провизией была отправлена на "Крефальд", сам же пароход разделил участь тех, кого мы не могли использовать, как угольщиков.

Пароход имел радиостанцию, как и его предшественники, он не сделал ни малейшей попытки позвать себе на помощь английские военные суда, хотя погоня продолжалась около часу, и он должен был знать, что многие из их судов находятся вблизи; а в нас капитан, судя по его словам, сразу же признал немецкий крейсер.

Из его радиотелеграфного журнала было видно, что "Бристоль" предупреждал его остерегаться нас, и крейсер советовал ему держаться миль на 30 к востоку от обычного пути. На его несчастье, мы случайно тоже отошли к востоку, чтобы избежать встречи с английским крейсером и пароход попал в наши руки. Капитан его был ужасно удивлен, что его поймали, несмотря на предусмотрительность. Но еще более его удивили слова призового офицера, что мы знали, каким курсом он идет, и что его здесь поджидали. "В таком случае, - возразил он, - вы должны были бы еще вчера поймать пароход, который вместе с нами вышел из БуэносАйреса и выбрал этот же путь". Призовой офицер выразил свое сожаление, что это нам не удалось, так как мы должны были задержаться для осмотра другого парохода; тогда капитан начал совершенно чистосердечно утешать, что нам следует подождать только до завтра: они вышли из БуэносАйреса втроем, и третий, наиболее плохой ходок, обязательно должен был пройти завтра в этом месте.

7 октября. Нам недолго пришлось дожидаться обещанного парохода; в 7 часов утра он был уже на горизонте. Пеленг на него и его курс совершенно согласовались с показаниями вчерашнего капитана. Мы пошли медленно ему на встречу. Он скоро догадался о грозившей ему участи и поднял еще из далека английский флаг; в 8 часов его остановили. Он назывался "Люнроуан" Капитан его не очень удивился, когда призовой офицер сообщил ему, на этот раз с большим основанием, что его ожидали еще вчера. Скоро мы его отправили на "Крефельд", где он встретился со своим товарищем по несчастью; оба, вероятно, досадовали, что третий, или вернее первый, пароход имел более счастья и от нас ускользнул.

Капитан вез с собой больную жену и при ней молодую сиделку. Это были первые пассажиры женского пола на "Крефальде" и были приветствованы всеми с восторгом.

"Люнроуан" имел груз из 5000 тонн маиса, сахара и сала в бочках и 12 автомобилей из Буэнос-Айреса в Лондон.

Артилерийский офицер, старший лейтенант фон Борне, просил командира использовать этот пароход для стрельбы, как щит. Когда "Крефальд" с англичанами скрылся из виду, мы произвели по пароходу с большого расстояния одну стрельбу практическими зарядами и с меньших расстояний несколько стрельб бракованными снарядами. В 3 часа пополудни пароход пошел ко дну. На глубине грузовые люки сломались, и из трюмов всплыло все, что было в состоянии плавать, а главным образом бочки с салом. Командир хотел, пройдя крейсером взад и вперед по этому месту, заставить все это расплыться в разные стороны, но бочки собирались опять все вместе. Сейчас же появились акулы и начали драться из-за кусков сала, вывалившихся из разбитых бочек. Невиданная никогда в этих местах добыча досталась на этот раз акулам: на бочках сидели тысячами спасшиеся после кораблекрушения жирные крысы.

Плавание по месту, где незадолго перед этим утонул пароход, представляет много опасности. Все его деревянные части: реи, стеньги, грузовые стрелы, вследствие их большой плавучести на глубине, срываются со своих мест и с значительной скоростью и силой всплывают на поверхность. Толщина разорванных снастей разорванных снастей, которыми они были прикреплены к своим местам, свидетельствует о том, какая сила стремительно толкала их вверх. Иногда шлюпки срываются со своих мест, находясь на большой глубине, и всплывают на поверхность. Поэтому, чтобы они не могли нас выдать, перед взрывом парохода приходилось их продырявливать. Я считаю возможным, что, поднимающиеся с огромной силой на поверхность, бревна могут пробить днище корабля.

На "Крефеьде" слышали нашу стрельбу, и англичане думали, что мы ведем бой. Они начали сильно волноваться, и командир приказал на следующий день произвести по этому поводу расследование; но оказалось, что их волнения были совершенно мирного характера.

Мы узнали из аргентинских газет, взятых на двух последних пароходах, что адмирал Крадок переменил свой флагманский корабль и ушел на юг на "Гут Хопе". "Гуд Хоп", "Монмаутс" и "Глазго" стояли довольно долго в Монтевидео и устраивали торжественные приемы, как будто в мирное время. Адмирал и его флаг-офицер были во всех газетах представлены, как герои дня. Легко себе представить, какими черными красками нас рисовали нейтральные уругвайцы.

8 октября. Едва взошло солнце, как на горизонте мы увидели пароход. Он заблаговременно поднял флаг, но как только рассмотрел наш флаг, сейчас же спустил свой; но и без флага его можно было узнать по излюбленным цветам окраски трубы - голубая труба с черным верхом и широким белым кольцом - отличительным признаком пароходров компании "Лампорт и Нольт" в Ливерпуле. В 7 часов утра мы его догнали; имя его было "Сервантес".

Семафор призового офицера нам сообщил: "4500 тонн груза, корм для скота, сахар, шкуры и шерсть. Пароход идет из Южной Америки в Ливерпуль. Команда состоит из 45 человек, почти исключительно англичан, имеются 4 пассажира из Пунта-Аренас и Рио-Гранде до Суль". Эти пассажиры были для нас новинкой.

После того, как эти 47 человек были оживленно встречены своими земляками и товарищами по несчастью (переселение их совершилось на этот раз особенно быстро, так как все заранее уже приготовили свои вещи) призовой офицер приступил к приготовлению взрыва. Он придумал новый способ (воспоминание "Боуенос-Кестля" не давало ему покой), а именно подрывные патроны были прикреплены снаружи борта и ниже ватерлинии. Мы ожидали с нетерпением результата и на этот раз не были разочарованы. Взрыв сделал большую зияющую дыру, и пароход затонул очень быстро. Около полудня приподнялся он в последний раз над зыбью и кормой вперед ушел на глубину.

Мы собрали на "Крефельде" уже принудительным путем, около 300 пассажиров, и командир считал своевременным избавиться от такого числа бесполезных ртов. Поэтому он пригласил для совещания капитана Вит к себе. Для высадки надлежало выбрать нейтральный, не очень близко расположенный, порт.

Командир выбрал Тенериф и обсудил попутно все остальные вопросы.

Некоторое понятие о том смешении народов, которое царило на "Крефельде", можно составить из следующего списка. На 11 забранных с 1-го сентября пароходах (не считая в том числе "Буенос-Кестль") находилось:
205 англичан (в том числе 2 женщины)
8 финляндцев
7 русских
2 француза
Всего 233, принадлежащих к враждебным нациям

107 китайцев
22 испанца
10 голландцев
13 шведов
4 американца
2 итальянца
3 чилийца
4 норвежца
1 датчанин
3 швейцарца
2 мексиканца
1 гражданин республики Эквадор
1 кубинец
1 грек
1 араб (магометанин)
Всего 175, принадлежащих к нейтральным нациям

Итак всего было 20 различеых национальностей. К числу союзников мог был причислен только араб, да и то с грехом пополам.

Перед тем как пароходу отправиться, было суждено увеличиться его числу пассажиров: в 23 часа мы увидели огонь парохода и около полуночи его остановили холостым выстрелом. На наши вопросы он протелеграфировал: "Прут-Лондон" Он вез 2300 тонн ячменя и 3800 тонн селитры из Чили на предъявителя в Сент-Винцент.

Пароход должен быть потоплен на другой день; ночью же мы приказали ему стоять с застопоренными машинами возле нас, и на него был отправлен караул.

9 октября. Команда парохода была утром перевезена на "Крефельд", и пароход взорван. Около 10 часов он затонул.

Вскоре после полудня мы задержали испанский почтовый пароход "Кадикс". На пароходе было столько пассажиров, что он накренился, когда они все перешли на одну сторону, чтобы поглазеть на нас.

Вид нашего крейсера мог навести на многие мысли пассажиров, если только они что-либо понимали в морском деле. Во всяком случае, следы наших частых угольных погрузок должны были обратить на себя их внимание. Единственная вещь, которая, как и в мирное время, блистала чистотой, это был наш флаг.

Они не могли надивиться на наших катерных гребцов. Все думали, что мы почти умираем от голода, но люди наши совсем не похожи на голодающих: хороший, обильный и всегда свежий запас провизии, пополняемый с призов, послужил им в пользу. От солнца они сделались чернокожими и можно было их принять за индейцев. Они могли бы служить хорошей рекламой правильного режима, хотя и не представляли исключения - общее состояние здоровья было очень хорошим. И только этим можно объяснить, что команда легко переносила усиленную работу при угольных погрузках и разгрузках пароходов под палящими лучами солнца. Больше всех, конечно, от жары страдали кочегары. Они поэтому не имели таких, готовых лопнуть от здоровья, лиц, как матросы. Но и между ними не было серьезных заболеваний.

Пароход "Кадикс" было скоро отпущен и выразил свою благодарность за то, что его недолго задерживали, могучими свистками, на которые мы с удовольствием отвечали тем же. Кроме того мы пожелали ему сигналом "счастливого пути".

10 октября. Рано утром задержали для осмотра еще нейтральный пароход, который сейчас же отпустили. Это был норвежец, по имени "Бергенхус".

Наступило снова время нам думать об угольной погрузке, и мы пошли по направлению к месту стоянки "Асунсьона" и "Фарна".

Наша удачная неделя окончилась, и израсходованный с 1-го октября уголь хорошо оплатился. Начиная с 5 октября мы ежедневно ловили по пароходу.