Печатаемый дневник о плавании крейсера "Карлсруэ" представляет интересный документ из истории морской войны, но помещая его редакция считает необходимым указать, что высказанные автором неверные суждения остаются на его совести.
(от редакции Морского Министерства)

13 июля. Сегодня германский посол в Мексике, отставной контр-адмирал фон Гинце потребовал от крейсера "Дрезден", стоявшего в это время в Вера-Круц, чтобы он с 15 июля ожидал в Пуэрто-Мексико прибытия президента Мексиканской республики, Хуерта, и его военного министра Бланкета вместе с их семействами. Все они должны были отправиться пассажирами на "Дрездене" и английском крейсере "Бристоль", идущем совместно с ним в Кингстон на Ямайке. Перед своим отъездом Хуерта должен был отказаться от своего поста президента.

15 июля. После совещания командиров "Бристоль" ушел в 6 часов вечера в море для следования в Пуэрто-Мексико. Капитан 2-го ранга Келер, командир "Дрездена", подождал его ухода и вскоре тоже ушел на "Дрездене" из гавани.

Так как посол придавал большое значение сохранению в тайне предприятия, то для замаскирования правили сначала курсом Ost и, при переходе флагманского американского корабля, на котором находился адмирал Бадгер, бывший старшим на рейде Вера-Круц, была сделана с "Бристоля" следующая радио: "Надеюсь быть через две недели обратно вместе с ""Карлсруэ"", после чего "Бристоль" лег на курс на Пуэрто-Мексико. Несмотря на строгую тайну на "Дрездене", где, кроме командира, знали о цели прихода похода только старший офицер и ревизор, в день ухода крейсеров из Вера-Круц о ней говорил уже весь городе.

16 июля. Утром оба крейсера встретились у устья Тоатцакоалькоса и вскоре пришли на якорное место рейда Пуэрто-Мексико.

Хуерта высказал непременное желание, чтобы на "Дрездене" были посажены только он, военной министр и один лакей, семьи же и свита должны были идти на "Бристоль". Об этом разделении говорилось на совещании перед выходом из Вера- Круц, и англичане не сделали никаких возражений.

Семейства уже приехали в сопровождении сильной военной охраны; прибытия Хуерты и Бланкета ожидали. Еще в тот же день после полудня на "Бристоль" были посажены приближенные президента, но на следующий день все они были, к нашему удивлению, высажены обратно.

17 июля. Английский крейсер уверял, что он еще не получал приказания об уходе. Это приказание не пришло ни 18-го, ни 19-го июля. Наконец он начал утверждать, что "Бристоль" получил инструкции лишь охранять семейства в Пуерто-Мексико, но отнюдь не перевозить их в Кингстон. Вечером в этот день прибыл Хуерта. Он не хотел уезжать, пока "Бристоль" не возьмет семейства. Таким образом из-за странного поведения англичан приходилось откладывать уход "Дрездена", а вследствие этого и смену его крейсером ""Карлсруэ"", после чего "Дрезден" должен был возвращаться в Германию, что по настоятельному требованию адмиралтейства должно было быть возможно ускорено.

18 июля. После полудня президент и военный министр сделали визит нашему командиру. Одновременно с этим их жены и дочери и некоторое число мексиканских офицеров были приглашены на чай на крейсер. Играл судовой оркестр и были танцы. Дочери Хуерты вели себя так странно, что явилось подозрение, что они были навеселе.

20 июля. Между тем Хуерта заказал для своих приближенных пароход, который уже пришел из Вера-Круц. Но он все-таки просил, чтобы его жену, четырех дочерей, одного лакея и жену с дочерью военного министра взяли бы на "Дрезден". Командир согласился, и 20-го июля они все были посажены.

В 6 часов вечера "Дрезден" ушел со своими пассажирами, сделав это на три дня позже, чем предполагалось.

21/23 июля. Переход не сопровождался ничем особенным. Из внимания к пассажирам, которые все страдали морской болезнью, правили в видимости берегов Юкатана. Хуерта был страшно доволен тем, что он так долго может не терять из глаз родного края. Он думал, что командир выбрал этот курс из любезности к его особе.

Командир уступил свою каюту жене Хуерты и ее дочерям подросткам. Сам Хуерта помещался в каюте старшего офицера, а Бланкет и остальные дамы в каютах офицеров. Рубка на палубе представлена была также в их распоряжение, и днем для их развлечения играла музыка, если только морская болезнь не держала их в каютах. Как впоследствии выяснилось, госпожа Хуерта была принята на английском крейсере совершенно неподобающим образом. Во всяком случае ей у англичан очень не понравилось, и она была высажена от них на берег по ее собственному желанию, ибо она предпочитала лучше жить в узком и душном спальном вагоне, чем на "Бристоле".

24 июля. В виду острова Ямайка мы получили радио о натянутых отношениях между Сербией и Австро-Венгрией, которая на кануне поставила первый ультиматум.

В 1 час пополудни "Дрезден" вошел в Кингстон и ошвартовался у угольной пристани общества Гамбург-Американской линии.

Хуерта и его свита были высажены. Президент горячо благодарил командира за гостеприимство. Оставляя судно, он подарил командиру на память свой золотой карандаш, которым во время своего президентства подписывал все повеления, старшему офицеру - старую испанскую золотую монету, полученную им в подарок от одной старой гадалки, и которую он после того носил, как талисман, ревизору свой револьвер; а всем офицерам и матросам, которые его встречали, - по золотой монете на память.

Крейсер «Карлсруэ» уже ушел в Порт-о-Принц, где его присутствие было необходимо вследствие вспыхнувших там беспорядков. Командир и свободные от службы офицеры воспользовались кратковременной стоянкой, чтобы осмотреть английский город Кингстон и его окрестности.

После окончания угольной погрузки в 6 часов вечера "Дрезден" вышел в море.

25 июля. В море из Кингстона в Порт-о-Принц. По дороге было получено радио от командира английского крейсера "Бервик", в которой он желал счастья нашему командиру на его новом хорошеньком корабле "Карлсруэ", который он видел в Порт-о-Принце. "Бервик" шел в Гавану и надеялся скоро встретиться там или в Мексике.

"Дрезден" во время своей первой стоянки в Пуэрто-Мексико был там одновременно с "Бервиком", и английский командир произвел симпатичное впечатление на капитана 2-го ранга Келера. Пожелание, таким образом, скорейшего свидания было в тот момент с обеих сторон совершенно непритворным.

В 5 часов вечера "Дрезден" стал на якорь вблизи "Карлсруэ" в Порт-о-Принц. Все было уже приготовлено для смены командиров. Капитан 2-го ранга Людеке и еще один офицер должны были перейти на "Дрезден", мой командир и я на «Карлсруэ».

О волнении в республике негров можно было заключить лишь вследствие присутствия на рейде американского линейного корабля.

26 июля. Утром произошла смена командиров. Новый командир сказал команде на «Карлсруэ» короткую речь, законченную одним "ура" в честь Императора. "Дрезден" первоначально должен был оставаться в Мексике лишь короткое время, только до встречи с "Карлсруэ", и экипаж его рассчитывал на скорое возвращение на родину. Большая часть офицеров и унтер-офицеров были женаты, поэтому мысль о родине читалась на лице у каждого, и теперь радость перед предстоящим походом в Германию была велика, в особенности после того, как этот поход несколько раз откладывался. Когда я являлся старшему офицеру по случаю перехода "Карлсруэ" и желал ему скорого и радостного свидания с семьей на родине, он сказал пророчески: "Кто знает? Может быть Вы будете дома раньше меня".
Первое впечатление, произведенное на нас нашим новым кораблем, было не очень хорошее. В отношении жизненных удобств мы были избалованы "Дрезденом". Каюты, кают-компании и помещения были там сравнительно прохладные, и в них было много воздуха. На "Карлсруэ" в каюте командира была такая невыносимая жара, что он сразу устроился в своей походной рубке на мостике, а своим помещением пользовался лишь для приемов. В море было немного лучше, так как получался приток воздуха из иллюминаторов. В помещении штурманского офицера, ревизора и канцелярии было тоже душно; в офицерских каютах находившихся в жилой палубе в кормовой части, было не лучше.

Первое впечатление, произведенное на нас нашим новым кораблем, было не очень хорошее. В отношении жизненных удобств мы были избалованы "Дрезденом". Каюты, кают-компании и помещения были там сравнительно прохладные, и в них было много воздуха. На "Карлсруэ" в каюте командира была такая невыносимая жара, что он сразу устроился в своей походной рубке на мостике, а своим помещением пользовался лишь для приемов. В море было немного лучше, так как получался приток воздуха из иллюминаторов. В помещении штурманского офицера, ревизора и канцелярии было тоже душно; в офицерских каютах находившихся в жилой палубе в кормовой части, было не лучше.

В 4 часа по полудни "Карлсруэ" вышел в море на Гавану.

27 июля. Никаких особенных событий.

28 июля. Около полудня, одновременно с небольшим итальянским крейсером, "Карлсруэ" вошел в Гавану. Сейчас же приступил к погрузке угля. Командир сделал визиты представителю американского правительства и нашему посланнику.

В городе было уже получено известие о начале войны между Австро-Венгрией и Сербией. Вечером командир и некоторые офицеры были на ужине в нашем посольстве. Разговор главным образом, шел о политическом положении.

29 июля. Так как можно было ожидать известий об обострении отношений в Европе, то командир отложил прежде всего наш уход на один день: стоя в Гаване, мы были в непосредственной связи с Отечеством. Кроме того нам было известно, что в Вера-Круц, цели нашего похода, были собраны все английские и французские боевые силы со станции Восточной Америки, в то же время положение дел в Мексике не давало повода к беспокойству.

После полудня был устроен прием немецкому "Flottenverein" (общенациональная немецкая организация "Морская Лига" - от ред.) на "Карлсруэ". Всякая официальность была забыта. В то время, когда на шканцах танцевали и смеялись, вдоль передней части корабля стояли угольные баржи, и к звукам музыки примешивался грохот угольных лебедок и кранов на шкафуте. Развлечение и работа были отделены друг от друга лишь парусиновым обвесом.

Большая часть гостей, а именно молодые дамы были американки или испанки. Политика была главной темой разговоров в этот день на "Карлсруэ", что не часто случается на балах. Положение дел всеми признавалось очень серьезным. Все были убеждены, что "Карлсруэ" из Гаваны попадет сразу в бой. Поэтому дамы записывали на карточках и веерах наши фамилии, чтобы потом нас вспоминать. Командир итальянского крейсера считал своим долгом, после посылки для поздравления с приходом и личного визита, прислать к нам офицера подтвердить, что если он в чем-либо может быть полезен, то он к нашим услугам.

30 июля. Около 10 часов утра "Карлсруэ" вышел из Гаваны. Командир получил уведомление об обострении отношений между тройственным согласием и центральными державами, как следствия войны, объявленой Австро-Венгрией Сербии; поэтому он решил не идти пока в Вера-Круц, но держаться в море вблизи Гаваны, ожидая дальнейшего развития событий. Крейсер находился в тесной связи с радиостанцией Гаваны.

31 июля. В течение этого дня, полного ожиданий, производили всесторонние боевые учения на крейсере до обеда, а после обеда производили тревоги и учебные стрельбы. Во время обеда телеграмма сообщила, что грозит вспыхнуть война. О наших предполагаемых врагах нам было известно следующее:

1) Флагманский корабль английского адмирала и начальника 4-ой английской эскадры крейсеров, сэра Христофа Крадока, броненосный крейсер "Саффольк" стоял в Вера-Круц. Маленький крейсер "Бристоль", близкий по величине к "Карлсруэ", вышел из Пуэрто-Мексико. Броненосный крейсер "Эссекс" был в Канаде, "Ланкастер" - в Бермуде. Оба крейсера были того же типа, что и "Саффолк". Маленький крейсер "Глазго" (типа "Бристоль") был в Рио-де-Жанейро.

2) Французский броненосный крейсер "Конде" был в Вера-Круц, а "Декарт" в Тампико.

3) Наш приятель "Бервик" типа "Саффолк" ушел из Гаваны несколько дней тому назад. Командир наш не верил англичанам и высказывал предположение, что "Бервик", конечно, срочно вернется в Гавану. Сегодня же было точно известно, что этот крейсер, действительно, повернул и опять пошел в Гавану. Было очевидно, что англичанин повернул нарочно, чтобы находиться к нам поближе. Этот факт грозил нам непосредственно и ясно доказал нашему командиру, что нельзя сомневаться в образе действий Англии в случае войны между нами и Россией или Францией. Было несомненно, что при объявлении войны России произойдет война и с Англией.

1 августа. После полудня пришел приказ о мобилизации. Почти одновременно мы узнали, что "Бервик" вернулся обратно в Гавану.

Командир после ужина объявил на баке команде приказ о мобилизации и в коротких словах рассказал о политическом положении. В заключение он провозгласил "ура" за Верховного вождя. Команда молча разошлась, но вскоре послышались их возбужденные голоса, и еще поздно ночью были видны группы матросов, оживленно разговаривавших на палубе.

Весь корабль находился в напряженном состоянии. Кто бы мог хоть приблизительно сказать, что произойдет? У многих, особенно младших, взяло верх чувство жажды приключений, уверенности, что нам предстоит что-то новое, великое. В носовом помещении раздалось "Die Wacht am Rhein" и "Deutschland, Deutschland uber alles" и повторилось на всем крейсере.

Для более же рассудительных представление о неминуемой войне, которая должна была всю Европу, весь свет, залить огнем, было столь чудовищным, что они только постепенно начали понимать значение слов командира. И не один из них задумался о том, что он оставил на родине.

2 августа. Объявление войны России застало нас на памятном для немцев месте: здесь в 1870 году немецкий "Метеор" и французский "Буве" имели бой, который окончился плачевным бегством сильнейшего француза в Гавану. Это воспоминание было для нас добрым предзнаменованием. По окончании краткого богослужения, поздно вечером, командир сообщил команде об объявлении войны России и о вступлении в силу законов военного времени.

В эту ночь команда оставалась также очень долго на палубе и обсуждала громче или тише, судя по темпераменту, происшедшие события. Конечно, война с Россией пока не влекла никаких изменений в нашем положении: что мы могли предпринять против России здесь, где не было ни одного русского корабля. Но все были уверены, что теперь скоро должен произойти разрыв и с Францией, а прежде всего с Англией. Франция ни за что не пропустит случая вместе с ее богатырским другом, Россией, напасть и, наконец, утолить жажду реванша.

Но что предпримет Англия? Это было для нас существенным вопросом. Следовало ожидать и надеяться, что разрешение его наступит возможно скоро.

3 августа. Разрыв с Францией, который сделался нам известным сегодня, не вызвал особенного возбуждения команды. Все ожидали этого. В нашем положении это не производило никакого изменения. Конечно, враг был теперь в непосредственной близости, и мы имели вполне определенные задачи в отношении его судов и их опорных пунктов, но все-таки вопрос относительно намерений Англии оставался открытым. Если она останется с нами в мире, то это будет для нас очень стеснительно в наших предприятиях против французов и вообще будет мешать нашим действиям. Командир был уверен, что объявление войны Англией - это вопрос нескольких часов. Так как он вынужден был находиться в ожидании, то он хотел использовать это время для приближения к английским торговым путям, чтобы быть в готовности, по объявлении войны Англией, исполнять свою задачу - вредить неприятельской торговле. Поэтому он пошел на север к Флоридскому проливу.

Броненосный крейсер "Бервик" снова вышел из Гаваны с уменьшенным числом огней на палубе. Известие это, конечно, не уменьшило нашего недоверия к англичанам.

4 августа. После полудня пришло, наконец, разрешение вопроса: Англия объявила войну Германии.

Это известие произвело значительное облегчение. Теперь мы знали, что нам следует делать. Ожидание, которое становилось с каждым часом более тягостным, окончилось. Мы имели теперь руки развязанными; все возлагали большие надежды на ближайшие дни.

Нелегко передать господствовавшее настроение. Мечты о приключениях, любопытство о том, что с нами случится, нетерпение начать действия, - все это переплеталось с мыслью о наших близких. Число врагов нашего Отечества было достаточно велико, и естественно, что не один думал с тоской о семье, оставленной дома. Но эти мысли не выражались громко, и только серьезные задумчивые лица являлись их показателями.

Я легко могу представить настроение, с которым наши войска перешли вражеские границы, и взрыв одушевления среди оставшихся после известия о первой победе. Все мы, лишенные возможности быть в это время на родине, были этим крайне огорчены. Неудивительно, что на нашем крейсере, находящемся вдали от Отечества в отдельном плавании, не было такого подъема духа. За свое судно мы были спокойны. Мы чувствовали безусловное доверие к нашему молодому, полному огня и сил командиру, и были уверены, что каков бы ни был конец нашего плавания, все-таки он не будет постыдным. Но волей-неволей думы наши были заняты судьбой родины. Что там могло произойти? Был ли действительно настолько могуч наш народ, чтобы с честью выдержать такое чудовищное нападение со всех сторон? Мы к сожалению знали, что не так скоро получим ответ на эти вопросы, и это ожидание, в связи с нашим изолированным положением, не могло вызвать у нас радостного настроения. В это время никто их нас еще не предполагал, что даже удовольствие получения тех немногих известий, которые мы перехватим, будет отравлено тем баснословным количеством лжи и выдумок, какие будут рассказываться нашими врагами.

5 августа. Около 7 часов утра мы задержали итальянский пароход "Мондибелло" из Мессины и послали туда призовую команду. После того как призовой офицер, старший лейтенант Вильгельм Шредер, убедился, что пароход, действительно, итальянский, и все его бумаги в порядке, он был отпущен. Он шел с балластом в Гальвестон, и, так как на нем не было радиотелеграфа, то его капитан не знал никаких новостей за последние 14 дней и был немало удивлен, когда призовой офицер рассказал о последних событиях; после того как ему было сказано, что Италия держит нейтралитет, он с чисто итальянским одушевлением, начал уверять, что подобное поведение ему совершенно непонятно, и он горячо надеется, что Италия все-таки примет нашу сторону. Вероятно, он только тогда почувствовал у себя легко на душе, когда пришло позволение следовать дальше. Это было наше первое боевое действие. Сегодня мы вошли в телеграфную связь с быстроходным пароходом Северо-Германского Ллойда "Кронпринц Вильгельм", шедшим из Нью-Йорка. Командир хотел его вооружить, как вспомогательный крейсер, и условился относительно места встречи.

На крейсере начались сейчас же приготовления к вооружению парохода. Была подготовлена передача двух 8,8-сантиметровых орудий, ружей и патронов, а также вещей переводимой к орудиям прислуги.

Встреча с "Кронпринцем Вильгельмом", предположенная на следующий день, сделалась теперь главной задачей, так как мы хотели вооружением этого парохода удвоить наши силы для ведения крейсерской войны. Чтобы команда оценила важность этой задачи, командир сказал ей маленькую речь. Следующий день показал, что команда его поняла. Если бы каждый отдельный человек не вложил всю душу в эту работу по вооружению, то, возможно, что неприятельский крейсер успел бы подойти своевременно и помешать этому увеличению наших сил.

Как правилен был расчет командира, показало будущее: "Кронпринц Вильгельм" принес англичанам столько же вреда, что и "Карлсруэ": он потопил тринадцать больших пароходов и долгое время заставил неприятельские боевые силы гоняться за собою по Атлантическому океану.

6 августа. На рассвете, около 7 часов, появился прямо по носу встречным курсом какой-то пароход. Так как он не поднимал позывных, а радиостанция крейсера принимала очень сильные волны какого-то английского крейсера, который, вероятно, находился где-то поблизости, то была пробита боевая тревога.

Вскоре пароход повернул право на борт и, когда стал к нам лагом, то мы сейчас же узнали в нем быстроходный пароход "Кронпринц Вильгельм". "Карлсруэ" подошел к нему и остановился у правого борта. Командир съехал на катере, чтобы переговорить обо всем необходимом с капитаном. Минут через 15 он вернулся и подошел на крейсере к левому борту парохода, курсом на SSO. Таким образом, крейсер был заслонен высоким и глубоко сидящим пароходом достаточно хорошо от ветра и зыби. Но все-таки оба судна так поднимало и опускало зыбью, что, если бы не было специально для этой цели заранее приготовленных деревянных и тросовых кранцев, продолжительная стоянка в таком положении борт-о-борт была бы невозможной. Как только суда ошвартовались, сейчас же началась передача пушек и боевых запасов, а также излишних шлюпок, моторного катера и гички на "Кронцпринц Вильгельм". Работу старались всячески ускорить. На обоих судах играли судовые музыканты, и настроение команд было веселое. Наблюдение за горизонтом было, конечно, на каждом судне удвоено. Вдруг во время работы докладывают с фор-салинга, что на StW виден столб дыма. Было 10 часов 15 минут утра. Вскоре появились две мачты, потом три трубы и, наконец, на ясном небе обрисовался высокий мостик корабля. Для всех нас это были знакомые очертания крейсера типа "Саффолк", но мы офицеры все считали, что это "Бервик", - ибо появление этого крейсера было наиболее вероятным; команда же - потому, что она из этого типа чаще всего встречала "Бервик". Впоследствии из английских газет мы узнали, что это был "Саффолк", а флаг, который, по нашему предположению, он поднял, идя в бой, был адмиральский.

Неприятельский крейсер правил сначала почти на NO. Казалось, что он нас заметил, когда его мостик был весь над горизонтом. Тогда только он повернул на нас.

Как только в идущем судне был опознан неприятель, работы на обоих судах были, по приказанию командира, прекращены. Офицеры и команда, которыми должны были обменяться суда, отправлены на новые места службы. Швартовы были отданы, "Карлсруэ" дал "полный назад", "Кронцпринц Вильгельм" - "вперед", и корабли отдалились друг от друга при криках "ура" и звуках музыки. Сзади "Кронцпринца Вильгельма" прыгали по волне на длинном буксире наш моторный катер и командирская гичка. Тогда на "Карлсруэ" пробили, второй раз в этот день, боевую тревогу. "Кронцпринц Вильгельм" взял курс на NNO, "Карлсруэ" - на NtW, и вскоре мы потеряли друг друга из виду. Преобразование "Кронцпринца Вильгельма" в вспомогательный крейсер все-таки было вполне закончено.

Наш штурманский офицер, капитан-лейтенант Тирфельдер, был назначен командиром нового корабля.

"Карлсруэ" получил с "Кронпринца Вильгельма" трех офицеров запаса флота. Кроме того, мы получили кое-какую провизию.

Англичанин решил преследовать "Карлсруэ", что было чрезвычайно кстати для "Кронпринца Вильгельма", который мог спокойно произвести окончательное свое вооружение, установку пушек и т.д.

По газетам мы узнали, что английский адмирал полагал, что мы назначили пароходу рандеву для приема с него угля, и, думая, что помешали этой погрузке, решил, что мы далеко не уйдем. При этом преследовании, считая, что противник идет не более 19 узлов, "Карлсруэ" шел около 21 узла и довольно скоро ушел от погони. Но воздух был настолько чист, что до 4 часов пополудни мы видели вертикальный столб дыма неприятельского крейсера.

На "Карлсруэ" настроение было приподнятое. Все радовались, что вооружение нового крейсера увенчалось успехом. Конечно то, что мы должны были бежать от врага, было не особенно приятно, но каждый сознавал, что было бы совершенно бессмысленным, вступить в бой с кораблем, превосходившим нас во всем, исключая скорости. Все мы знали, что нашей задачей является вред неприятельской торговле, и к выполнению ее то мы и могли теперь приступить. Сознание этого заставило нас испытывать злобную радость по отношению к нашему преследователю, который наверное злился еще больше нас. Все офицеры, за исключением занятых службой в другом месте, собрались на мостике. "Карлсруэ" уменьшенным ходом на север.

В 7 ч. 40 м. вечера пробили, третий раз в этот день, боевую тревогу, и все разошлись на места по расписанию. На левом траверзе появился корабль, идущий на пересечку с затемненными огнями. Расстояние было около 6000 метров. При лунном свете можно было достаточно хорошо рассмотреть очертания длинного низкого судна, не менее чем с тремя трубами. Мы сейчас же вспомнили о нашем приятеле из Пуэрто-Мексико, маленьком английском крейсере "Бристоль".

Неприятель почти сейчас же открыл огонь, на который мы немедленно отвечали. Около часа оба судна ходили параллельными курсами, постепенно прибавляя ходу, чтобы выиграть лучшее положение, и довели скорость до 25 узлов.

После 8 часов противник, державшийся первоначально на нашем траверзе, вдруг резко стал отставать. Его огонь постепенно стал ослабевать и, наконец, прекратился. Так как "Бристоль" закрыло густым облаком нашего дыма, то и мы прекратили огонь. Условия, при которых мы могли бы продолжать этот бой, были таковы, что командир не мог на них решиться со спокойной совестью. Ночной бой, даже при такой спокойной и светлой погоде, как была сегодня, всегда рискован, так как его исход зависит от многих случайностей, которых нельзя предвидеть. Кроме того, нам было известно, что севернее нас находились броненосные крейсера "Ланкастер" и "Эссекс", а к югу - преследовавший нас "Саффолк" и "Бервик". Само собой разумеется, что еще утром "Саффолк" всеми мерами пытался направить нам на пересечку остальные крейсера, хотя мы и старались, работая полной мощностью нашего телеграфа, препятствовать его телеграфированию. Но наше положение относительно неприятельских кораблей было очень неблагоприятным, и мы не могли с уверенностью сказать, что наши старания мешать "Саффолку" увенчались успехом. Поэтому мы должны были считаться с тем, что в непродолжительном времени к месту боя подойдет один или даже несколько броненосных крейсеров. Тогда после двух дней военных операций наша деятельность была бы закончена, хотя мы даже еще и не приступали к выполнению возложенной на нас задачи. Командир решил поэтому прекратить бой, чтобы сохранить крейсер для ведения торговой войны.

"Карлсруэ" во время этого непродолжительного боя не получил никаких повреждений, хотя неприятельские залпы ложились очень близко. Попадания в противника тоже как будто не было.

Вследствие большого хода, во время этой схватки наш запас угля так уменьшился, что командир решил идти в какой-либо нейтральный порт, чтобы принять уголь. Идти в одну из североамериканских гаваней было неблагоразумно, так как мы могли снова подвергнуться преследованию одного из находившихся на севере броненосных крейсеров, и это могло быть для нас гибельным, в особенности, если бы ему удалось отрезать нас от берега. Во время схватки правили нордовыми курсами; около 10 часов вечера командир приказал повернуть и проложить курс на Порто-Рико. Мы не могли надеяться, что изменение нами курса, вследствие оставшегося после нас облака дыма и плававшего остатка нашего угольного мусора, не будет замечено неприятелем. Мы не знали, следует ли он за нами, и больше его в эту ночь не видели. Постепенно ход был уменьшен до 16 узлов.

Командир и большая часть офицеров оставались на мостике. Команда спала на своих местах по боевой тревоге.

7 августа. Утром вероятность нового боя возросла, и уже на рассвете прежде чем командир приказал "приготовить корабль к бою", в ожидании столкновения, все офицеры собрались на мостике. Наблюдение за горизонтом было усилено. Все мы с напряжением ожидали, в какой части горизонта появится столб дыма. Становилось все светлее и напряжение возрастало. Наконец, вполне рассвело, и взошло солнце; все продолжали искать по горизонту. Никто не хотел верить глазам: неприятеля не было видно. Должно быть, несмотря на лунную ночь, наше изменение курса не было замечено.

Было скомандовано "от орудия отойти", ход уменьшен до 12 узлов. Если мы желали дойти до Порто-Рико, то следовало экономить уголь; 12 же узлов - это наш экономический ход.

В этот день нам пришлось пережить еще несколько томительных мгновений. Наш радиотелеграфный офицер доложил командиру, что разговор английского корабля становится все слышнее и слышнее. Около 7 часов утра было очевидно из работы телеграфа, что его следует считать очень близко и на сходящемся с нашим курсе. Следующие моменты были для "Карлсруэ" чрезвычайно критическими. Взять в сторону в виду таявшего у нас угольного запаса было невозможно; по этой же причине мы не могли увеличить скорости, так как возрастал и расход угля. Мы предполагали в невидимом неприятеле броненосный крейсер типа "Саффолк". Это не мог быть "Бристоль"; все же остальные английские суда, плававшие кроме него в этих водах, были броненосные крейсера. Английские газеты подтвердили впоследствии наше предположение, что это был "Бервик", возвращавшийся после неудачной погони за "Кронпринцем Вильгельмом".

Если бы этот крейсер нас открыл, и мы пытались бы прибавить ходу, спастись от него бегством, то рисковали быть вынужденными сжечь в открытом море наш последний уголь. Если же мы приняли бы неравный бой, то его исход был очевиден. Оба случая означали конец нашей деятельности, прежде чем она фактически начата. Но во всяком случае принятие боя давало возможность лучших результатов, так как мы все-таки надеялись нанести при этом неприятелю возможно больше повреждений.

Около 10 часов было слышно сильнее, чем раньше, телеграфирование нашего невидимого врага, потом постепенно оно стало тише. Видимо, он пересек наш курс за горизонтом.

Мы облегченно вздохнули. Ожидание конца, без возможности обороняться и без утешения, что и мы не даром существовали, не могло вызвать хорошего настроения. Но, конечно, всякий хранил свои мысли в тайне. Командир наружно был так спокоен, что в его близости каждый чувствовал себя бодрее; но, само собою разумеется, этот день был для него самым тяжелым из всего времени наших военных операций. С момента схватки августа он не сходил с мостика, и мы еле могли его уговорить подремать несколько часов в плетеном кресле, которое принесли на мостик. Кроме того, ранее ему пришлось пережить несколько дней физического и духовного напряжения; тем не менее бодрость его и энергия не оставляли желать ничего лучшего.

8 августа. Команда в эти тяжелые и напряженные дни работала чрезвычайно усилено. Под наблюдением офицеров она была разбита на два отделения и перегружала в угольных ямах уголь поближе к котлам. Жара была такая ужасная, что работали совершенно голые и отдыхали в таком виде, черные, как негры, на баке, где для предохранения от солнечных лучей пришлось поставить тент.

Единственным нашим оружием во время этого перехода была бдительность впередсмотрящих.

9 августа. На рассвете "Карлсруэ" вошел в гавань порта Сан-Жуан-де-Порто-Рико. Было воскресенье, и на берегу еще царила глубочайшая тишина. Но скоро в городе закипела жизнь. Несмотря на раннее время на набережных и на берегу появились значительные группы публики.

В гавани находился пароход Гамбург - Американской линии "Оденвальд". Увидя его, мы стали надеяться на уголь, но пароход оказался пустым, и вместо угля капитан предложил снабдить нас провизией и передал 13 добровольцев и 5 запасных. Такое увеличение команды было очень кстати.

Сейчас же после прихода, командир отправился на берег разыскивать нашего консула. Было очень неприятно, что мы пришли в воскресенье. Немецкий консул, как и все зажиточные купцы, жил за городом на другой стороне очень живописной бухты, и пришлось его вызывать по телефону. Он прибыл в наикратчайший срок и затем совместно с представителем Гамбург-Американской линии из всех сил старался раздобыть для нас все, в чем мы нуждались. Сейчас же после 9 часов мы ошваротовались к угольной барже, имевшей 550 тонн угля. Вторая была только с 250 тоннами, и ее мы взяли к нашему левому борту. Способы подачи угля были чрезвычайно примитивны и ограничены, и поэтому погрузка шла очень медленно, несмотря на то, что команда работала со страшным рвением, на что в такую сильную жару и после утомительного похода мы не могли даже рассчитывать. Плохое качество угля, принадлежавшего какому-то американцу и представлявшего одну угольную пыль, также затрудняло погрузку, и через 4 часа работы было принято только 300 тонн. Но несмотря на все старания наших здешних соотечественников, другого угля нам получить не удалось.

При погрузке угля большую помощь оказала нам команда парохода "Оденвальд": В полном составе и по собственному почину она пришла к нам помогать. Вечером, когда они отваливали к себе на своих шлюпках, наша команда прокричала им в благодарность троекратное "ура".

В Сан-Жуане имеются только английский и французский кабели, конечно, сейчас же после нашего прихода они начали усилено работать. Американский радиотелеграф, который нам заявил о своей строгой нейтральности, тоже почему-то именно сегодня имел много разговоров. Интересно с кем он вел эти переговоры? Очевидно не с другими нейтральными станциями на материке или островах, с которыми могли отлично переговариваться и по кабелю.

В 7 часов вечера погрузка угля была окончена. Мы приняли 500 тонн, и этого хватало, чтобы дойти до другого нейтрального порта.

Немецкая колония прислала нам в подарок сигар, папирос и фруктов.

Незадолго до наступления темноты мы получили известие, что к острову приближаются большим ходом два неприятельских крейсера. Однако командир этому не дал веры. Он сам полез на салинг и взял меня с собой. Несмотря на отличные бинокли, наши старания открыть корабли, о которых сообщалось, оказались напрасными, Скоро наступила полная темнота. Но сообщение было не вполне невозможным. Если вообще английские боевые силы находились поблизости, то безусловно они достаточно скоро получили бы известие о нашем приходе. И хотя командир не поверил сведениям об их приближении, но все-таки надлежало считаться с возможностью встречи при нашем выходе из порта.

Когда "Карлсруэ" с одними только отличительными и топовыми огнями, которые тоже были потушены по выходе из гавани, вышел из Сан-Жуана, в море царила непроницаемая темнота, и шел такой проливной тропический дождь, что спустя несколько минут едва можно было различить огни Сан-Жуана. Если бы нам пришлось даже проходить мимо неприятельских кораблей, то ни они нас, ни мы их не были бы в состоянии различить.

Сейчас же после выхода мы повернули и пошли под самым берегом на восток. Дождь продолжался до 9 час. Потом небо очистилось, и скоро взошла луна; сделалось так светло, как бывает только на тропиках. В 10 часов мы прошли траверз маяка на мысе Сан-Жуан в норд-остовой части острова, и командир лег на юг, чтобы идти очень узким и трудным в навигационном отношении фарватером через пролив в восточной части острова. Благодаря ясной лунной ночи, этот переход был совершен благополучно; но вообще он настолько опасен, что вероятно, в другую погоду командир отказался бы идти этим путем. Вообще, в эту ночь погода, точно на заказ, соответствовала нашим планам.

10 августа. Даже всякий береговой житель, видевший какую малую осадку мы имели в Сан-Жуане, мог сказать, что у нас мало угля. Англичане знали наше предпочтение к гавани Св.Фомы для приемки угля и поэтому заключили, что мы пойдем туда. В Сан-Жуане также об этом уже говорилось. Командир решил поэтому идти в Кюрасао, где он был уверен получить дальнейший уголь в Вилемштаде. Между 11 и 12 часами командир привел к присяге 13 добровольцев с парохода "Оденвальд", в присутствии свободных от службы офицеров, собранных на шканцах. Хотя и не было никаких особенных приготовлений, но важность переживаемого нами момента придала этому акту особенную торжественность, всеми ощущаемую. Сегодняшний и следующий дни команда имела отдых.

12 августа. На рассвете "Карлсруэ" подошел в Вилемштаду.

В Сан-Жуане мы слышали самые разнообразные слухи о политике, которой придерживались Нидерланды. Хотя мы и не верили этим слухам, но все-таки настоящего положения вещей мы не знали. Кроме того, присутствие неприятельских кораблей было вполне возможным. Поэтому командир приказал занять всем места по боевому расписанию. При нашем появлении на сигнальной мачте подняли какой-то сигнал. Город сначала был совсем спокоен. Но скоро на берегу закипела жизнь: на сторожевой башне начались переговоры по семафору; послышались сигнальные рожки; гарнизону произвели тревогу. На берегу и за стеной набережных мы увидели пушки, которые куда-то начали перетаскивать. Трудно было понять, хотят ли их от нас спрятать, или только поставить на закрытие. И здесь, и там, из-за утесов и стен набережных видны их жерла. Поднятый нами в знак мирных намерений лоцманский флаг, видимо, не обращал на себя ничьего внимания. Наконец, после некоторого ожидания из узкого входа гавани вышел на рейд паровой катер и направился к нам. Командир приказал сейчас же прикрыть снаряды и отойти от орудий. Вместе с лоцманом приехал командир берегового броненосца "Яков-ван-Хемскерк", он же начальник эскадры. Это был небольшой, подвижный, человечек, который бегло говорил по-немецки. Несмотря на его чрезвычайную любезность, на его озабоченном лице было видно волнение только что пережитого момента. Он прибыл по поручению губернатора, обещал дать нам угля, но одновременно предупредил, что ежеминутно может прийти известие о войне между Германией и Голландией. Губернатор не знал, что ему следует предпринять. Он уже несколько дней не имел никаких сведений от своего правительства. Телеграфные кабели были английские и французские, и последние дни пресса, под англо-французским влиянием, распространяла самые разнообразные слухи о войне, которым, однако, он совершенно не доверял. Голландец однако был вполне убежден в наших миролюбивых намерениях, и "Карлсруэ" был введен в гавань.

Вилемштад имеет такой чистый и европейский вид, что кажется, будто находишься в Голландии; только большое количество негров на берегу разрушает эту иллюзию. Среди такой картины глубочайшего мира и спокойствия, которую нисколько не портили средневековые форты на берегу, произвели на нас чрезвычайное симпатичное впечатление своим воинственным видом стоявшие по обоим сторонам узких ворот гавани два береговых броненосца "Яков-ван-Хемскерк" и "Кортенаер" (наш приятель по Мексике), готовые сняться с якоря и вступить в бой. Дула их больших пушек были точно наведены в проход и грозно смотрели на нас, так что нам стало даже неловко.

"Карлсруэ" подошел к набережной фирмы Мадуро и сыновья, шеф которой исполняет здесь должность австрийского консула. Вскоре после нашей швартовки прибыли командиры обоих береговых броненосцев. Наш командир и я знали хорошо командира "Кортенаера", капитана Ван-дер-Валя, еще со времени беспорядков в Мексике. Наш командир, командовавший тогда "Дрезденом" не раз оказал ему и его экипажу большие услуги. Он тотчас же узнал, и видно было, что искренно обрадовался встрече. Командиры приехали по поручению губернатора сообщить, что препятствий к погрузке угля не намечается, и нам будет отпущено 1200 тонн. Потом командир рассказывал, что они пробовали взять с него слово в том, что, если будет получено известие о разрыве между Германией и Голландией, то "Карлсруэ" будет разоружен. Само собой разумеется, командир на это требование не согласился, и голландцы перестали на этом настаивать.

Капитан 2-го ранга Келер съехал на берег вместе с нами, чтобы сделать визит губернатору. По возвращении он рассказывал, что губернатор жаловался ему на английского и французского консулов, которые перехватывали все сообщения из Европы, а к нему предъявляли массу требований, каковые клонились к задержанию "Карлсруэ" в гавани.

Тем временем в 8 часов утра приступили к погрузке угля. Уголь был хороший, приспособления для его приема удобные, так что к 7 часам вечера было принято 1100 тонн. Во время погрузки пришел перуанский миноносец. Сейчас же кто-то пустил слух по городу, что это или замаскированный француз, или миноносец, который должен быть с минуты на минуту перепродан французам. Кроме того рассказывали, что перед выходом из гавани собираются броненосные крейсера, на этот раз уже французские. Но изобретатель этих новостей не имел никакого успеха, так как мы по опыту Сан-Жуана уже знали, как много следует верить подобным рассказам.

Почти одновременно с нами к Вилемштаду подошли два парохода. Один из них вошел перед нами в гавань; это был американский пароход "Филадельфия". Другой пароход, завидя нас, сейчас же поторопился войти в границу территориальных вод и поскорее добраться до гавани. Впоследствии оказалось, что это был немецкий пароход "Город Шлезвиг", принадлежащий обществу "Г.Ц.Горн" в Шлезвиге. Он принял нас за англичан.

Капитан этого парохода Г.Циммерман, предоставил свое судно, которое шло без груза в Мексику, в наше распоряжение. Как в Сан-Жуане нам помогал при погрузке угля экипаж парохода "Оденвальд", так и здесь команда "Города Шлезвига" пришла нам на помощь. Пароход "Филадельфия" пришел из Каракаса и имел среди пассажиров много немцев, возвращавшихся на родину, и между ними запасных армейских офицеров. Они явились на "Карлсруэ", но не могли быть взяты, так как ничего не понимали в морском деле.

По поводу нашего прихода в город появились летучие газеты. Они сообщали об огромных успехах французов и очень мало об английских (что нам показалось подозрительным так как в Сан-Жуане было наоборот) и рассказывали ужасные вещи о немцах, которые напали на Голландию и, несмотря на ее героическую оборону, заставили подчиниться их власти. Поход немцев сопровождался чрезвычайными зверствами и т.д. Если я не ошибаюсь, то губернатор приказал конфисковать эти летучки и запретил их дальнейшее распространение.

Немецкая колония и фирма Мадуро прислали на судно в подарок сигары и ликер Кюрасао. Даровому коню в зубы не смотрят, но ликер пользовался у нас такой же плохой репутацией, как знаменитые сигареты на нашем отечественном фронте.

Незадолго до 8 часов вечера "Карлсруэ" ушел, сопровождаемый криками "ура" команды "Города Шлезвига", стоявшего с одной стороны узкого прохода гавани, и немецких пассажиров парохода "Филадельфия", ошвартованного с другой стороны. Звуки патриотической песни далеко сопровождали нас среди ночной темноты и вызывали подъем духа у экипажа. Час спустя взошла луна на звездном небе и светила нам на пути, как и в ночь выхода из Сан-Жуана.

13-17 августа. Мы медленно двигались вдоль берега Венесуэлы, направляясь на восток, в надежде встретить неприятельские пароходы, так как торговлю с Каракасом поддерживали многие английские и французские пароходства.

Однако наши надежды не оправдались; зато мы получили неожиданное удовольствие: каждое утро радиотелеграф английского острова Тринидад передавал газетные новости. Мы были чрезвычайно благодарны станции за это внимание, которое она нам оказывала, конечно, помимо желания, и решили в шутку послать любезным людям открытку с каким-либо видом. Это были первые известия, на основании которых мы достаточно хорошо могли уяснить себе положение вещей на родине.

К нашему удивлению сообщения не были очень искажены. Мы слышали, что немецкая армия прошла через Бельгию, и что Люттих был взят. Бешенство англичан не знало границ, а наша радость, очевидно, была велика. Зато русские вошли в восточную Пруссию, и австрийцы терпели неудачи. Первой части известий мы поверили, второй же - нет, считая, что англичане пишут это только для утешения. Постоянное возложение надежды на русские войска показывало не особенную уверенность англичан в свою непобедимость.

В кают-компаниях и командных помещениях появились всех сортов карты Атлантического океана, и все внимательно их изучали. Каждый открыл в себе способность быть стратегом. Эти дни были посвящены также поверке судовых тревог и судовым учениям. Командир предпочитал производить их часто, но делать насколько возможно короче. Чаще всего производилось одно учение утром и одно после полудня, которые вместе с их основательным обсуждением и разбором, редко продолжались дольше часа.

18 августа. В этот день произошло знаменательное для нас событие. Ночью наш радиотелеграфный офицер, старший лейтенант барон фон-Альгаус сообщил, что он вошел в связь с пароходом Гамбург-Американской линии "Патагония". Пароход сообщал, что имеет груз угля. С начала войны это было второе приятное известие, доставленное нам радиотелеграфом. Мы все обрадовались; каждый до последнего кочегара на судне научился из опыта прошедших дней ценить важность полученного сведения. У командира же, конечно, упала тяжесть с плеч.

Когда на другой день, на самом рассвете, мы увидели пароход, то мы ему еще больше обрадовались, чем в свое время "Кронпринцу Вильгельму". Сначала пароход шел нам в кильватер. Потом машины были застопорены, и капитан его, Кольдевей, прибыл для переговоров. Встреча его с нашим командиром, которого он знал уже давно, была чрезвычайно сердечна. Наш командир очень ценил капитана Кольдевей, как человека, чрезвычайно предприимчивого и способного. Он был из того сорта капитанов, с которыми нам так успешно пришлось работать в Мексике. После сообщения, мы с "Патагонией" пошли на юг, занимаясь постоянно определением расстояний и боевыми учениями, пользуясь пароходом, как артиллерийским щитом.

Около 4 часов впередсмотрящий сообщил, что прямо по курсу виден дым, а затем вскоре, что - пароход с одной трубой. Мы увеличили ход, предоставляя "Патагонии" идти за нами по способности.

Известие о нашей первой охоте молнией пронеслось по всему судну. Все, кто не был занят службой внизу, высыпали на палубу. С каждой пройденной милей напряжение росло. На "Патагонии", которая спешила, как могла, за нами, поднимая высокий бурун по носу, тоже все увеличивалось число голов, выглядывавших через планширь, и капитан Кольдевей не мог отказаться от удовольствия просемафорить нам: "безусловно это англичане". Постепенно можно было различить сначала красную трубу с черным верхом, затем серый корпус. Еще на большом расстоянии пароход поднял флаг. Подзорная труба на "вышке", через которую хотели смотреть сразу трое, так как она была лучшая на всем судне, сейчас же определила, что это ярко-красный английский коммерческий флаг.

Все были в диком восторге.

В 4.40 в широте 9°54' нордовая и долготе 50°10' вестовая мы задержали наш первый приз, подняв ему сигнал: "Застопорьте машину; хочу прислать шлюпку", и произведя один холостой выстрел. Призовая команда мигом была на катере. Ее составляли: минный офицер, второй офицер, лейтенант запаса флота, радиотелеграфный унтер-офицер и "призовой" писарь. Офицеры были при оружии, остальные - без. Команда катера имела винтовки, повешенные под банками. Пароход назывался "Боуес-Кестль" и принадлежал компании "Джемс Чамберс" в Ливерпуле. Он имел груз селитры и серебра в порошке из Антофагаста (в Чили) - на предъявителя в Санта-Лучия (Антильские острова). Экипаж состоял главным образом из англичан. Им было дано достаточно времени, чтобы собрать свои вещи. Потом шлюпка перевезла их с имуществом на "Патагонию".

Командир решил пароход потопить, так как не было возможности его доставить, как приз. Главным образом, у нас не было лишних людей.

"Боуес-Кестль" был совсем новый пароход, совершавший океанское плавание. Он содержался в образцовом порядке и по случаю своего первого возвращения домой был только что выкрашен. Нас всех страшно огорчило, что он должен быть потоплен. Радость, которую нам доставило его задержание, прошла, и всюду воцарилась молчание. Некоторые вздыхали, как бы желая сказать: "Как жалко топить такой хороший пароход". Капитана, шотландца привезли с бумагами на крейсер. Он был очень смущен, произвел симпатичное впечатление, и нам его было очень жаль.

Очень неприятно быть обязанным уничтожать такое произведение культуры, каким является современный большой пароход. Но мы скоро привыкли и потом относились к этому совершенно равнодушно. На пароходе открыли кингстон и отдали фланец трубы холодильника, заложив между котлом и бортом несколько подрывных патронов. Взрыв, однако, хотя был виден и слышен, казалось, недостаточно разрушил борт, и главная его сила устремилась вверх, проломив палубу. Пароход тонул очень медленно. Плохое действие этого взрыва было причиной того, что мы долгое время подтрунивали над нашим минным офицером. Мы утверждали, что пароход совсем не потонул, а носится еще по океану, что он все-таки пришел на Сента-Лучию и т.д. И долгое время имя парохода не давало покоя нашему минеру в кают-компании, в особенности, конечно, со стороны конкурента - артиллерийского офицера.

С наступлением темноты начался проливной дождь. Наконец, сделалось так темно, что мы не могли больше наблюдать за затонувшим пароходом. Командир не хотел ожидать долее и лег на юг; "Патагония", как наша тень (пароход был весь выкрашен в черный цвет) следовал нам в кильватер.

19/20 августа. Поход вдоль берега Южной Америки на юго-восток.

21 августа. Далеко в кристально-прозрачные воды темно-синего океана посылает Амазонка свои грязно-желтые волны, которые показывают мореплавателю, идущему вдоль берегов Бразилии, какой силы достигает течение. Одна из спокойных бухт в дельте этой реки была целью нашего похода. Суда стали на якорь, ошвартовались друг к другу, и началась погрузка угля. Мешок за мешком следовал с "Патагонии" к нам. Работа кипела, - каждый сознавал опасность такого времени, когда корабль лишен возможности вступить в бой.

После полудня, однако, эта работа была внезапно и насильственно прервана. Одновременно с неожиданно усилившимся течением реки, начались чрезвычайно сильные водовороты и обратные течения. Корабли сначала подрейфовало, а потом оторвало друг от друга. Наши люди, работавшие на "Патагонии", не успели своевременно перепрыгнуть на "Карлсруэ" и должны были заночевать кое-как на палубе парохода. Но бочонок пива заставил их забыть о неудобствах и ночных атаках москитов. Мы подняли якоря и переменили место, став на меньшую глубину. Но "Карлсруэ" дрейфовало еще несколько раз, пока не отдали обоих якорей, и не уменьшилось течение. "Патагония" же все время великолепно стояла на своем старом адмиралтейском якоре. Угольный праздник (так называли наши матросы погрузку угля) продолжался еще два следующих дня.

Судя по отсутствию водяных птиц, можно было заключить о малом количестве рыбы в том месте, где мы стояли. Однако, по-видимому, рыболовство составляло главное занятие туземцев, которые на бесчисленных парусных шлюпках шныряли вокруг нас. Из предосторожности перед их любопытством имя крейсера было прикрыто.

24 августа. С "Патагонии" мы получили также несколько добровольцев, которые потом на переходе были приведены к присяге. Два из них были очень молоды, едва имели 18 лет. Сначала их не хотели брать, но все-таки они выплакали себе согласие.

25 августа. На следующий день мы перешли экватор. Еще заранее мы обсуждали вопрос, будем ли мы совершать крещение, конечно, в известных границах и с известными ограничениями, отвечающие нашему положению. Это было бы некоторым разнообразием в нашей жизни, и поэтому командир дал свое согласие, но унтер-офицеры пришли с просьбой, чтобы крещение отложить до того времени, когда мы будем переходить экватор при возвращении домой. Так все были уверены, в том числе и офицеры, что война будет продолжаться недолго. Сначала мы предполагали ее месяца на три, теперь, после того как первый месяц прошел так быстро, мы прибавили еще один месяц к первоначальным трем.

После этого мы еще три раза переходили экватор.

В Кюрасао было условлено с капитаном "Города Шлезвига", что он приведет свой пароход к одному из островов у берегов Бразилии и там будет нас ожидать. Когда после полудня приближались к этому острову, то всех живо занимал вопрос, удалось ли капитану привести в исполнение свое обещание, и все мы искренно обрадовались, когда увидели над самым берегом силуэт маленького парохода.

"Город Шлезвиг" пришел еще накануне и привез нам уголь. Несмотря на энергичные протесты английского и французского консулов, все-таки капитан добился того, что ему разрешили уйти из Вилемштада. Затем он все время шел у самой полосы территориальных вод. Мы взяли пароход к борту и пополнили из него весь израсходованный нами со времени последней погрузки уголь. Тот же уголь, который мы не могли взять, должен был быть перегружен на "Патагонию". "Город Шлезвиг" был слишком мал и тихоходен, чтобы мог следовать за нами, но мы решили его использовать другим способом.

Команда парохода "Боуес-Кестль" была пересажена на него, и капитану поручили доставить англичан в Маранхао. Они вели себя так хорошо, что не возникло никакого опасения держать их на маленьком пароходе с малым числом команды.

По-видимому, остров, где нас ждал "Город Шлезвиг", был населен. На лугах, простиравшихся от берега до густых лесов в центре острова, паслись бесчисленные стада рогатого скота.

26/27 августа. Командир выбрал для нашей деятельности северо-восточную часть Южной Америки. Эта часть была очень благоприятной для ведения торговой войны. Две важные торговые линии: одна из Европы через острова Канарские и Зеленого мыса в Южную Америку, и вторая из Северной Америки и Вест-Индии в Южную Америку, скрещивались в этой полосе океана. В эту то точку пресечения мы и направили свой курс.

28/30 августа. Мы хотели прийти с нагруженными до верху угольными ямами, чтобы не откладывая приступить к нашей деятельности с полными силами. Поэтому надлежало еще раз пополнить наш угольный запас. С этой целью мы снова отыскали себе спокойный уголок, куда пришли 30 августа, и, после угольной погрузки, в тот же день продолжали наш поход.

31 августа. Мы едва поверили сообщению, сделанному на другое утро нашим радиотелеграфным офицером, который утверждал, что принял разговор на нашем родном языке; но это была настоящая истина. Многие радиостанции переговаривались на чистом немецком языке. К сожалению, волны были слишком слабы, и вследствие этого, мы могли принимать лишь отрывки телеграмм. Без сомнения, они исходили от немецких судов, и это было очень важно и приятно. С напряженным вниманием мы следили за горизонтом. Наконец сигнальщик доложил о двух пароходах прямо по носу. Один был правее, другой левее нас. Мы подняли наши позывные и решили идти сначала к находящемуся левее. Разобравши наши позывные, он с полным доверием повернул на нас, и скоро мы сблизились с нашим новым приятелем. Это был пароход "Асунсьон" Гамбург-Южно-Американского пароходного общества. Он нам сообщил, что другой пароход - "Крефельд" Северо-Германского Ллойда, и что, кроме того, вблизи находится "Рио-Негро". Три немецких парохода сразу!

Чего нам нужно было еще более? Если так пойдет далее, то в скором времени вокруг нас соберутся все немецкие пароходы, идущие по этой линии. Мы могли их всех использовать, и чем их было больше, тем лучше для нас. Командир немедленно решил задержать их при себе, как вспомогательные суда.

"Крефельд" тоже вскоре следовал нам в кильватер, а с "Рио-Негро" мы вошли в телеграфную связь.

Волна и зыбь были сегодня так высоки, что капитаны пароходов не могли приехать к нам для совещания. Командир решил пойти под защиту маленького острова Рокас и проложил туда курс.

Таким образом, на юг шла целая колонна из четырех немецких кораблей, и неудивительно, что четыре пары глаз открыли снова после полудня судно на горизонте. Скоро оно стало видно и с командирского мостика. Сначала мы его приняли за "Рио-Негро", но нас удивило то обстоятельство, что он не делал никакой попытки сблизиться с нами, хотя не мог нас не узнать. Когда спросили о порте его приписки, то он ответил совершенно иначе, чем должен был ответить ожидаемый нами пароход. Итак это был пароход иностранный, и мы были почти что оскорблены тем, что он помешал нам спокойно плыть дальше в компании соотечественников.

Оба, вновь присоединенных к нам, парохода мы послали вперед к острову Рокас. "Рио-Негро" была сделана радио, чтобы он направлялся туда же. Затем "Карлсруэ" дал полный ход, чтобы посмотреть поближе на появившийся пароход. "Патагония" спешила за нами, как могла. Наконец, страшно поздно, пароход решился поднять свой флаг, и оказалось, что не даром он медлил, так как был англичанин. На его корме красовалось большими буквами его имя, - "Стратрой" из Глазго. Он тотчас же остановился после нашего требования и повернул к нам. Вследствие большой волны мы не могли послать призовой команды, но спросили его, какой он имеет груз, откуда и куда идет. На пароходе все было очень чисто и в большом порядке. После некоторого молчания он ответил: "6000 тонн угля из Норфолка в Бразилию".

"6000 тонн угля!" Это было больше, чем имелось на всех наших четырех пароходах. Мы чувствовали большую благодарность благородным бриттам за то, что они так заботились о спешном пополнении наших запасов. В первый же день - такая добыча. Это значительно превосходило самые огромные надежды командира, выбравшего этот район для наших действий.

Английская заботливость на этом не окончилась. Как мы сразу заметили, часть команды были из китайцев. Почему же китайцы должны отказаться работать у нас, если мы им будем так же хорошо платить, как англичане? И действительно, мы не ошиблись в своем предположении: они сейчас же согласились, когда им предложили на следующий день служить далее на этом пароходе за наш счет. Теперь оставалось назначить только капитана и несколько человек команды на "Статрой", - и мы имели великолепный угольный транспорт. Прежде всего ему было приказано сигналом спустить флаг, следовать за "Карлсруэ" и закрыть все огни. Приказания были немедленно исполнены. Мы взяли его между собой и "Патагонией" и легли курсом на Рокас.

1 сентября. В 8 часов утра мы пришли на сборный пункт у острова, где наши три земляка: "Рио-Негро", "Крефельд" и "Асунсьон" уже мирно качались на якоре на зыби. Пока призовая команда производила свою работу на "Стратроне", происходило оживленное движение шлюпок всех шести судов, несмотря на то, что где-то не очень далеко от нас, находились два английских крейсера, телеграммы которых нами ясно и отчетливо принимались. Некоторые шлюпки перевозили к нам провиант с "Асунсьона", одна - доставляла англичан "Стратроя" на "Асунсьон", со всех пароходов капитаны ехали на совещание на "Карлсруэ", наконец, одна шлюпка отвозила почту на "Патагонию", которую предполагалось отпустить после Пернамбуко.

После того как англичане были свезены с "Стратроя", туда отправился, назначенный нашим командиром в капитаны нового вспомогательного судна, капитан-лейтенант запаса флота Любинус, до того старший офицер "Крефельда". Кроме него туда были переведены лейтенант запаса флота Гундлах с "Асунсьона", один машинист с "Крефельда", три кочегара и четыре матроса с "Асунциона", три матроса с "Рио-Негро" и четыре матроса с "Крефельда".

Чтобы уничтожить неприятную возможность потерять весь уголь, если "Стратрой" будет отнят обратно, командир решил возможно скорее разделить уголь между всеми остальными пароходами, для чего он выработал особый план действий, обсудив его совместно с капитанами. Рано вечером многочисленные работы были окончены. "Патагония" и "Стратрой" снялись с якоря и ушли совместно под начальством более опытного капитана Кольдевея. Но зато капитан Любинус мог утешиться тем, что его пароход поднял военный флаг. Когда оба парохода скрылись в сумерках, то "Карлсруэ" и "Крефельд" снялись тоже с якоря и пошли на север в тот пункт, который был выбран командиром для подкарауливания неприятельских пароходов.

2 сентября. На "Стратрое" нашли несколько американских газет, к сожалению, с описанием событий только за первые дни войны. Тем не менее, все на них накинулись. Кто вообще читал американские газеты, тот знает, что даже в мирное время они побили рекорд по части сенсационных известий и рекламы. Преувеличения же, допускаемые этими газетами в военное время, доходили до таких абсурдов, что все открыли рот от удивления.

На немецких пароходах были тоже кое-какие известия о военных действиях, но мало интересные, и кроме того, какая-то глухая и неясная весть о морском сражении в Северном море (вероятно стычка у Гельголанда 28 августа ?). Но нам были важнее этих новостей сведения о ходе войны в Европе, имевшие непосредственное значение для наших операций. К сожалению, о "Дрездене", который должен был оперировать в южной части Атлантического океана, мы до сих пор ничего не слышали.

3 сентября. Утром, на рассвете, мы проснулись в наших кормовых каютах от усиленного шума винтов. Машины работали на ход, больший обычного. Что-то случилось! Когда я пришел на мостик, то увидел впереди огни парохода, к которому шел "Карлсруэ". Когда рассвело, мы его догнали, и он сейчас же остановился. Это был англичанин - "Мапль Бренчь" из Камберленда.

Сейчас же на него отправилась призовая команда и доложила: "2000 тонн разного груза и живой скот в Вальпарайзо". Мы все обрадовались живому скоту, который мы могли во всяком случае использовать. Относительно же значения определения "разный груз", будучи новичками в захватывании пароходов, мы не имели представления. Это звучало так безобидно, но на деле не было так просто.

Пароход с разным грузом - это большой плавучий магазин. Он везет все, что требуется стране с мало развитой промышленностью из готовых изделий, начиная от шпилек и перьев, до швейных машин и образцов последних парижских мод. Кроме того - разные съестные консервы: голландские сыры, английский мармелад, норвежские сардины и немецкие копченые колбасы. Груз этот всегда очень ценный.

Каждая фирма препровождает при своих товарах особый грузовой документ, что составляет, вместе взятое, целую охапку бумаги, которую капитан вручил нашему призовому офицеру. Командир придавал особую важность наиболее точному составлению призового акта. И подобная добыча поэтому не приводила в особенный восторг нашего призового офицера, которому она доставляла больше работы, чем захват даже четырех пароходов, но с обыкновенным грузом; ему приходилось сидеть за ней несколько дней.

Но "что кошке игрушки, то мышке слезки" говорит пословица, и наш старший офицер и его правая рука, боцман со шкипером, были в неописуемом восторге, а также на этот раз и ревизор, ибо на пароходе было большое количество пишущих машин. Одна из них в утешение была дана призовому офицеру, и отныне "призовой писарь" писал на своей специальной машине.

Все бесчисленные мечты боцмана и шкипера сбылись. Это было делом не простым, так как список их желаний был довольно объемист: голики, швабры, чистота, трос для кранцев (которые были крайне необходимы во время угольных погрузок, когда пароходы усиленно о нас терлись), молотки, долота, буравы всех размеров и т.д., но прежде всего мыло, которое у нас всегда быстро кончалось; а без него ни один немецкий моряк не может иметь полного счастья.

Штурманский офицер также получил свою долю добычи - карты и трубки к лоту Томсона.

Командир позволил взять на судно для нашего развлечения несколько граммофонов. Они доставили много удовольствия офицерам и команде.

Все, что поступало на судно, проходило через строгий контроль, и каждый предмет был записан в инвентарь и оценен.

Буфетчик и наши повара сегодня были в телячьем восторге. Весь скот: быки, бараны, свиньи, кролики и птица представляли отборные экземпляры лучшей породы и были великолепно откормлены, так как они предназначались для выставки в Аргентине. При них находился специальный скотник, которому была обещана денежная награда, если скот прибудет на место здоровым и не потеряет своего веса.

Большей частью скот был зарезан. Буфетчик и повара возились с этим целый день, и палуба после этой бойни выглядела отвратительно. Мясо было разделено между "Карлсруэ" и "Крефельдом". После полудня несколько шлюпок перевезло птицу, которую предварительно зарезали. Она состояла из нескольких сотен кур, уток и индюков. Командир по этому случаю процитировал слова Генриха IV-го: "Я желал бы, чтобы каждый гражданин имел по воскресеньям суп из курицы". И действительно, его слова исполнились. Через день было воскресенье, и каждый из команды получил по курице, которую должен был собственноручно ощипать. Это забавное зрелище, когда вся палуба была покрыта матросами, из которых каждый держал между коленями курицу и усердно ее ощипывал.

Облако перьев неслось за крейсером. Конечно, фотографические аппараты работали во всю. К сожалению, все эти снимки, равно как и многие другие, не удалось сохранить.

В отношении газет, нас постигло разочарование, так как "Мапль Бренчь" ушел из Англии незадолго до начала войны.

Его команда, общим числом 42 человека, состояла большей частью из китайцев. Она была переселена на "Крефельд", который затем, ради внимания к капитану и английской команде, был отослан на 10 миль в сторону, чтобы они не видели гибели их судна.

После того, как все работы были окончены, на пароходе сняли крышку холодильника и открыли кингстон. Подрывные патроны на этот раз были помещены в коридоре валов в середине между задними грузовыми люками, и на этот раз они произвели лучшее действие. Так как все двери в соседние помещения были оставлены открытыми, то пароход довольно быстро наполнился водой, и с наступлением темноты он пошел ко дну. Когда волны уже покрывали корму, а нос все более и более поднимался над водой, вдруг в передней части парохода показался огонь. Командир решил, что вероятно кто-нибудь остался на судне, и уже приказал было еще раз спустить катер, но в это время пароход стал вертикально носом вверх и стремительно пошел ко дну с ярко горящим огнем. Фактически на судне никого не оставалось, и это горела лампада перед богами в китайском командном помещении.

Между тем стемнело. Все, кто были свободны от службы, находились наверху и видели подобное зрелище в первый раз; возможно, у многих были те же мысли, что и 18 августа. Но, удивительно, на этот раз никто их не высказывал и не жалел вслух, что приходится так беспощадно истреблять грандиозное дало трудов человеческих рук.