На рассвете 17 октября 1855 года по приказу французского адмирала Брюэ началась операция против русского берегового укрепления Кинбурн. Око состояло из главного квадратного форта с бастионами, круговой батареи и небольшого земляного укрепления, возведенных на западной оконечности длинной песчаной косы в горловине мелководного Днепровского лимана напротив крепости Очаков. Орудия Кинбурна держали под прицелом протоку, по которой выступавшие в Крымской войне против России англичане и французы вознамерились провести свои корабли в лиман.

За два дня до качала атаки интервентов войска, высадившиеся на косе восточнее Кинбурна, отрезали его от русских войск. После этого их парусные линейные корабли, став в море на расстоянии километра от берега, взяли на прицел главный форт, а фрегаты, корветы и канонерские лодки — круговую батарею и земляное укрепление. В двух с половиной километрах от берега расположились бомбардирские корабли. И лишь после артиллерийской канонады в 9 часов утра в бой двинулись три необычных неуклюжих корабля. То были первые в мире броненосные батареи «Лавэ», «Тоннант» и «Девастасьон», построенные на французских верфях.

Непомерно широкие, лишенные привычных мачт и парусов, они медленно приблизились к Кинбурнской косе и в 9.30 открыли огонь. Их поддержали стоявшие в отдалении другие корабли англо-французской эскадры, и только после этого заговорили пушки русских укреплений.

В полутьме казематов броненосцев в плотном пороховом дыму сновали французские канониры, обслуживавшие свои орудия. Иногда, как огромный кузнечный молот, русские ядра и бомбы ударяли по железной броне казематов, но отскакивали или раскалывались, не причиняя ей существенного вреда.

Русские батареи Кинбурна, расстреливаемые с короткой дистанции, несли тем временем большие потери. После трехчасовой канонады были разрушены 29 из 62 пушек и мортир, повреждены брустверы и казематы, 130 человек ранено и 45 убито. В 13.35 Кинбурн капитулировал перед практически неуязвимым противником. К чести русских артиллеристов — стреляли они отлично: «Девастасьон» получил 31 попадание в борта и 44 в палубу, «Лавэ» и «Тоннант» получили примерно по 60 попаданий каждый. Но весь этот меткий огонь оставил лишь десятки полуторадюймовых вмятин в железной броне французских батарей.

«Всяческих успехов можно ожидать в будущем от этих изумительных машин войны», — с энтузиазмом заключал свой рапорт о кинбурнском сражении адмирал Брюэ. И эти слова послужили своеобразным напутствием для лихорадочного строительства броненосцев в течение последующих десятилетий.

Таким образом, всего два года разделяют Синопское сражение, где миру впервые была явлена мощь бомбических орудий, в мгновение ока аннулировавших могущество деревянных эскадр, и бомбардировку Кинбурна, где огню бомбических пушек была впервые с успехом противопоставлена железная броня. Всего два года понадобилось военно-морским деятелям для того, чтобы правильно оценить, воплотить в металл и испробовать в бою идеи тех изобретателей и инженеров, которые они пренебрежительно отвергали на протяжении нескольких десятилетий, предшествовавших Крымской войне.

Слава создания первых броненосных кораблей нередко приписывается французскому императору Наполеону III, который 5 сентября 1854 года приказал приступить к постройке пяти броненосных батарей — «Лавэ», «Тоннант», «Девастасьон», «Фудройян» и «Конгрев». Но действительным инициатором этих разработок был главный кораблестроитель французского флота Дюпюи де Лом, который еще о 1845 году предложил строить бронированные паровые корабли, вооруженные несколькими тяжелыми орудиями. Небольшое парусное вооружение предусматривалось только как вспомогательное средство передвижения.

В соответствии с проектом де Лома на полигоне в Венсенне еще до начала Крымской войны испытали стрельбой железные плиты, и благоприятные результаты испытаний послужили основанием для постройки первых броненосных батарей. Это были неуклюжие деревянные корабли водоизмещением 1400 т, обшитые полосами сварного железа толщиной 102 мм и вооруженные восемнадцатью 240-мм гладкоствольными орудиями. Первоначально предполагалось, что они станут ходить под парусами, а паровая машина с гребным винтом будет использоваться только как вспомогательный двигатель.

Однако на испытаниях батареи так плохо слушались парусов, что полное парусное вооружение заменили двумя легкими складывающимися мачтами, а трубы и другие выступающие части сделали убирающимися перед боем внутрь корпуса. Палуба была покрыта полосами железа толщиной 25 мм.

Первое появление броненосных батарей вызвало немало насмешек и скептических замечаний. Утверждали, что система искусственной вентиляции не способна эффективно освежать воздух в броневом каземате, и команда погибнет от удушья уже после третьего залпа. Доказывали, что батареи вообще не смогут плавать, а если и удержатся на воде, то окажутся бесполезными в бою. Только участие броненосцев в бомбардировке Кинбурна положило конец мрачным прогнозам и породило приоритетные споры, в ходе которых выяснилось, что у броненосных кораблей есть долгая предыстория.

Еще во время англо-американской войны 1812—1814 годов, когда британские корабли начали совершать безнаказанные набеги на американские портовые города и даже сожгли столицу Штатов город Вашингтон, в Нью-Йорке возникла Ассоциация защиты побережья и гавани. Именно этой организации представил чертежи и модель первого в мире парового военного корабля знаменитый изобретатель Р. Фултон. Предложенная им паровая плавучая батарея «Демологос» (3) приводилась в движение паровой машиной и гребным колесом, установленным в продольном сквозном канале посередине корпуса. Гребное колесо, машина, котел, а также 20 орудий на батарейной палубе были защищены столь мощными деревянными бортами, что ни одно из тогдашних орудий не могло их пробить. Да и не мудрено: в средней части толщина дубового борта достигала 1,5 м!

29 октября 1814 года «Демологос» торжественно спустили на воду, и Фултон приступил к доработке и отладке двигателя. Однако после заключения мира 24 декабря 1814 года американское правительство утратило интерес к уникальному боевому кораблю, и изобретатель продолжал работы над ним на собственный страх и риск. 4 июня 1815 года плавучая батарея, переименованная в «Фултон-1», совершила пробный переход под парами со скоростью 5,4 узла. После смерти Фултона батарею поставили на прикол на одной из бруклинских верфей. Здесь в 1829 году она погибла от взрыва, при котором 25 человек было убито и 19 ранено.

Применять железную броню для защиты кораблей от огня вражеской артиллерии предложил первым французский артиллерист Пексан. В 1822 году он писал: «Необходимы короткие пушки большого калибра, стреляющие с далеких дистанций по деревянному флоту разрывными снарядами с большим разрывным зарядом. Необходима железная броня для бортов военных судов против бомб». Но, удивительное дело: в то время, как первое предложение Пексана — бомбические пушки — быстро принимается на вооружение французского флота, о его второй идее забывают на целых двадцать лет.

По мнению некоторых специалистов, это произошло потому, что французский морской министр адмирал Мако, проверив идею Пексана и убедившись в высокой эффективности брони, тщательно засекретил результаты исследований с тем, чтобы в случае войны с Англией внезапно забронировать французские корабли.

Так ли было на самом деле, установить трудно, но факт остается фактом: интерес к железной броне пробуждается в разных странах лишь в 40-х годах. Первыми здесь были, по-видимому, американцы братья Р. и Е. Стивенсы, которые в 1841 году представили на рассмотрение правительственной комиссии проект броненосной плавучей батареи для защиты Нью-Йорка. Полутораметровую толщу дубового борта, сооруженного Фултоном на «Демологосе», они предложили заменить железными плитами толщиной 102 мм. И это была не единственная перспективная новинка, содержавшаяся в проекте Стивенсов. Разработанный ими корабль при весьма значительном по тогдашним понятиям водоизмещении — 6 тыс. т — должен был развивать скорость 17 узлов, нести броневой пояс и броневую палубу со скосами, орудия на поворотных платформах с паровым приводом, балансирный руль, два винта, котел высокого (3,5 атмосферы!) давления и многоцилиндровые высокооборотные паровые машины.

Хотя в 1843 году правительство США заключило с братьями контракт и ассигновало на постройку батареи 560 тыс. долларов, этот уникальный корабль так и не вступил в строй: узнав о результатах испытаний, проведенных в Англии в конце 40-х годов, правительство США отказалось от достройки батареи Стивенсов, и ее корпус многие годы простоял в Хобокене в штате Нью-Джерси. Что же это были за испытания?

«Владычица морей» всегда пристально следила за новинками в военно-морском сооружении, которые могли угрожать ее могущественному флоту. Слухи из США и Франции о броненосцах, способных в мгновение ока свести на нет боевую ценность деревянных линейных кораблей и фрегатов, насторожили англичан. В 1549—1851 годах они установили на железном судне «Самум» двухслойную броню из 6,4-мм железных листов и обстреляли ее ядрами и бомбами из 163-мм орудий. Эти испытания показали, что ядра, пробивая железный лист, порождают рой губительных для людей осколков весом от 13—12 г до 1 кг. Их устрашающий вид и рваные зазубренные края произвели такое впечатление на участников испытаний, что в английском флоте возникло резко отрицательное мнение о ценности брони. «Лучше получить аккуратное пулевое ранение, чем рваные и часто неизлечимые раны, которые причиняют осколки, вырванные из железных бортов», — писал тогда известный британский морской артиллерист Г. Дуглас.

Так, за осколками английские эксперты просмотрели два принципиально важных обстоятельства. Во-первых, даже удар о тонкую броню раскалывал бомбу до того, как она взрывалась, что спасало корабль от разрушительного действия бомбических пушек. А во-вторых, англичане не догадались довести толщину броневых листов до такой величины, при которой ядро оказалось бы не в состоянии пробить их. И вот парадокс: в середине XIX веха Англия — тогда наиболее промышленно развитая страна — отвергает железо как материал для военных кораблей и демонстрирует упорное предубеждение против брони!

И когда сокрушительное действие русских бомбических пушек в Синопском бою сломило это предубеждение, неподготовленность британского флота к броненосному кораблестроению оказалась столь велика, что первыми английскими броненосными кораблями стали точные копии французских батарей. Да и то это стало возможным лишь в силу сговорчивости Наполеона III, приказавшего передать их чертежи извечным соперникам французского флота. По этим чертежам в ходе Крымской войны были заложены «Глаттон», «Метеор», «Тандер» и «Трасти», а после сражения под Кинбурном «Этна», «Эребус», «Террор» и «Тандерболт».

О том, до какой степени это вынужденное заимствование уязвило британскую гордость, можно судить по английской морской печати тех лет. «Впервые идея бронирования кораблей для защиты от бомб была высказана не нынешним французским императором, как обычно считают, — писал в 1859 году некий Г. Баск, — а одним офицером французского флота, который еще четверть века назад предлагал обшивать деревянные корабли железными брусьями толщиной 14—15 см. Подобную же идею наряду со многими другими специалистами высказывал генерал Пексан. Но первым, кто осуществил ее на практике, был известный пароходостроитель Стивенс из Нью-Йорка, который еще десять лет назад сообщал г-ну Скотту-Расселу о результатах американских испытаний железкой и стальной брони. Г-н Ллойд из нашего Адмиралтейства предложил устанавливать на кораблях плиты толщиной 4 дюйма (102 мм), а не множество листов малой толщины, как рекомендовал французский император. И как известно, английские и французские плавучие батареи бронированы именно так, как предложил г-н Ллойд!»

После Крымской войны Франция и Англия приступили к лихорадочному строительству мореходных броненосцев, и лидерство в разработке броненосных кораблей прибрежного действия перешло в скором времени в западное полушарие, где североамериканские Соединенные Штаты оказались «разъединенными» кровопролитной гражданской войной между промышленным Севером и рабовладельческим Югом. События сложились так, что почти все порты южан оказались заблокированными кораблями северян. Остро нуждаясь в оружии, боеприпасах и провианте, доставляемых из Англии и Франции, южане неустанно искали способы прорыва блокады.

Их положение усугублялось еще и тем, что большая часть кораблей американского флота попала в руки северян, а для постройки новых кораблей у южан не было достаточного количества верфей и судостроительных заводов. Соперничать с северянами в количестве кораблей обычных типов южане не могли, и это побудило их обратить свои взоры на новые идеи. «Превосходство в численности можно компенсировать неуязвимостью, — писал руководитель морского департамента южных штатов. — Надо бороться железом против дерева».

Летом 1861 года в захваченном южанами Норфолке начались работы по переоборудованию поврежденного пожаром парового фрегата «Мерримак» в таранный броненосец. По проекту, разработанному капитаном III ранга Бруком и конструктором Портером, верхняя обгоревшая часть корпуса была срезана почти до ватерлинии. После чего на нем соорудили длинный каземат с наклонными станками, где разместили шесть гладкоствольных и четыре нарезных орудия. Полуметровые деревянные стены каземата обшили двумя перекрещивающимися слоями железных полос толщиной по 50 мм, полученных из сплющенных рельсов, а в подводной части форштевня укрепили 700-кг чугунный бивень. Работы велись днем м ночью и были завершены вечером 7 марта 1862 года...