Источник: Haynes, Lewis L. «Survivor of the Indianapolis» (Выживший с «Индианаполиса») журнал «Navy Medicine», №4 (Jul.-Aug. 1995): 13-17.
После того, как наш ремонт был закончен, мы считали, что продолжим наш поход вдоль побережья с целью испытания машин после выхода из ремонта. Но вместо этого 15 июля нам приказали идти в Сан-Франциско, чтобы забрать некий груз. Когда мы прибыли, я был удивлен, что на верфи (Navy Yard) практически не было никаких других кораблей. Мы ошвартовались в бассейне, и вскоре подъехали два больших грузовика. С кузова одного из них мы сняли краном большой контейнер и загрузили его в ангар левого борта. Позже я узнал, что это были составные части атомной бомбы. На другом грузовике прибыло множество людей. В их числе были два армейских офицера (Army officers) - капитан Нолан (Capt. James F. Nolan) и майор Фурман (Maj. Robert R. Furman). Позже мне стало известно, что Нолан был медицинским работником. Я не уверен, но предполагаю, что его обязанностью была проверка радиационного излучения. Эти офицеры принесли на борт емкость примерно трех или четырех футов высоты. Они доставили ее в каюту адмирала Спрюэн- са (Adm. Spruance), где ее вскоре приварили к палубе. Как я уже говорил, лишь много позже я узнал, что в этой емкости находились ядерные компоненты для бомбы, а контейнер в ангаре содержал устройство для активизации бомбы. И эта вещь находилась приваренной к палубе совсем недалеко от моей каюты в течение 10 дней!
Когда утром 16 июля мы готовились к выходу в море, командир капитан 1-го ранга МакВей (Captain McVay) сообщил офицерам корабля о предстоящем походе следующее: «Я не могу сообщить вам, какова цель нашего похода. Я сам не посвящен в это достаточно полно. Но мне сказали, что каждый день нашего похода намного приближает день окончания всей войны». Затем он добавил, что каждый член экипажа может отказаться от похода, но он должен максимально быстро покинуть корабль. Мы могли только гадать и строить предположения относительно таинственного груза нашего корабля.
После дозаправки топливом в необычно тихой гавани Пирл-Харбора, мы сделали быстрый переход до Тиниана. Скорость была выбрана наибольшей в экономичном режиме - это соответствовало 25-26 узлам. Во время похода экипаж находился в повышенной готовности - вахта велась «четыре через четыре» (4 hours on and 4 hours off), то есть на 4 служебных часа приходилось только 4 часа отдыха. Такой режим был равносилен участию в боевой операции. Весь переход от Сан-Франциско до Тиниана был совершен всего за десять дней.
Когда в Тиниане мы переправили наш груз на берег, я заметил двух старших офицеров ВВС, осматривающих выгруженные контейнеры с таким видом, будто именно они являлись владельцами содержимого. Это придало мне еще больше уверенности, что мы доставили в базу что-то особенно важное.
После выполнения этой задачи мы должны были идти к Филиппинам, для проведения упражнений по программе боевой подготовки. Корабль готовился к участию в операции по вторжению на Кюсю. Капитан МакВей, готовясь к переходу, просил командование обеспечить крейсер эскортом, однако ему сообщили, что в этом нет необходимости так как маршрут похода на Филиппины безопасен для быстроходного корабля. Однако ему не сообщили, что служба морской разведки (Naval Intelligence) располагала сведениями о нахождении в том районе подводных лодок противника.
29 июля я был довольно сильно утомлен, потому что весь день делал прививки экипажу от тропической холеры. После службы мне предложили сыграть в покер, но я отказался, сославшись на усталость, и отправился к себе в каюту уоррент-офицеров. Я почти сразу лег спать.
Когда я проснулся, я в буквальном смысле был в воздухе. Я увидел яркий свет еще до того как почувствовал сотрясение взрыва, который и подбросил меня вверх. Торпеда взорвалась прямо под моей каютой. Я упал на край постели, а с нее на пол. Только я вскочил на ноги, как новый взрыв вновь бросил меня на палубу. Падая, я подумал: «Здесь будет чертово пекло!». Вскочив, я сразу схватил спасательный жилет и бросился за дверь. А в каюте уже вспыхнуло пламя.
В коридоре я увидел своего соседа по каюте Кена Стаута (Ken Stout). Он быстро бросил мне фразу: «Давай, бежим!», и сам бросился передо мной на трап, ведущий в главный проход. Я бежал сзади и был очень близко к нему, когда услышал его крик: «Осторожнее!» и увидел его предостерегающее движение руками. Я машинально поднял перед своим лицом спасательный жилет, который держал в руках, и отстранился. Едва успел это сделать, как передо мной возникла стена огня и послышался шипящий свист. Пламя выжгло мои волосы, коснулось лица и обожгло руки. В этот момент я последний раз увидел Кена.
Затем я попробовал пробиться к носовому трапу, ведущему на палубу форкастля. Я смог обогнуть большое пламя на палубе перед каютой зубного врача. Но все-таки пробиться дальше не смог и повернул назад, в сторону кормы. В это время я подскользнулся и упал, опершись на руки. Палуба была настолько горячая, что получил ожоги третьей степени на руках - были сильно обожжены ладони и кончики пальцев. Потом они не зажили полностью, остались шрамы. Ожоги остались и на ногах - я был босой и сейчас ступни ног тоже в шрамах.
Я вновь повернул назад, чтобы попытаться пробиться в сторону кормы через кают-кампанию. Предстояло пройти все помещение и выйти через другую дверь и спуститься в длинный коридор, ведущий до самого квартердека. Вся кают-кампания была заполнена непроглядным дымом с труднопереносимым запахом. Я стал задыхаться и потерял направление, наталкивался на мебель и, наконец, свалился в большое мягкое кресло. Мне было удобно и хорошо. Я понимал, что погибаю, но у меня не было сил бороться, и мной овладело полнейшее безразличие.
В это время рядом со мной кто-то воскликнул: «Бог мой! Сил нет!» («My God, I'm fainting!») и упал почти на меня. Для меня эти слова стали каким-то толчком и придали мне заряд адреналина (напоминаем, что это воспоминания медика - от ред.). Я снова вскочил и бросился искать выход. Кто-то рядом завопил: «Открывайте иллюминатор!» («Open а porthole!»). Произнесено было очень властно, и оказалось очень вовремя и правильно.
Корабль уже стал крениться, и я бросился в сторону наклона. Подбежав к борту, я понял, что иллюминатор уже открыли. Двое парней успели выбраться через него наружу. Я просунул голову в иллюминатор и увидел, что парни воспользовались веревкой, свисающей у борта рядом. Я посмотрел вниз и увидел воду далеко внизу. Промелькнула мысль прыгнуть в воду, но я не смог решиться, было очень высоко. Вместо этого я подтянулся на веревке, которая, как оказалось, была привязана к свисавшей выше спасательной поплавковой сети, и выбравшись через проем иллюминатора залез выше на уровень открытой палубы. Затем бросился к своему боевому посту на левой навесной палубе. Там обнаружил своего начальника Шмека (CPhM John A. Shmueck). Было много травмированных. Мне кажется, что луна все-таки проглядывалась временами, потому что я то различал что-то вокруг себя, то напрочь ничего не видел. Это отложилось в моей памяти.
Мы стали оказать первую помощь раненым и кололи морфий тем, у кого были сильные ожоги. В это время подошел офицер и сказал: «Доктор, вы лучше закрепите спасательные жилеты на ваших пациентах». Шмек, а с ним и я, поднялись по трапу палубой выше к кладовой со спасательными жилетами, взяли их целую связку и, спустившись вниз, стали их одевать на раненых. Я помню как помогал одному уоррент-офицеру. Его тело было сильно обожжено, кожа висела клочьями. Он кричал: «Не касайтесь меня! Не касайтесь меня!». Я пытался его не слушать и кричал в ответ, что жилет нужно надеть, что корабль тонет. В это время крейсер стал опрокидываться на борт. Я не успел надеть на уоррент-офицера жилет, упал. А тот заскользил по палубе в сторону от меня. Когда падал, я успел заметить как с катапульты сваливался закрепленный на ней самолет как рядом по палубе скользили люди и разные предметы. Мне удалось подхватить какой-то конец веревки и избежать скольжения. В это время корабль уже лежал на борту. Люди, соскользнувшие в воду, вероятнее всего в большинстве погибли. Я заметил как кренившийся корабль придавил самолет. Также как и самолет были, видимо, разрушены и все спасательные устройства, которыми никто не успел воспользоваться.
Я кое как перебрался на ставший горизонтальным борт корабля. В это время мне попался какой-то молодой матрос. У него не было спасательного пояса, а у меня было два. Я отдал один ему, и он сразу его надел. Мы вместе прыгнули в воду, покрытую нефтяной пленкой. В воде мы были не одиноки. Весь корпус корабля над водой был охвачен людьми, которые стремились перебраться в воду. Я боялся оказаться в засасывающей воронке тонущего корабля, поэтому стал энергично бить по воде ногами, пытаясь отплыть подальше.
Вскоре корма корабля задралась очень высоко. Я подумал, что он сейчас меня накроет и погубит. Но корабль все больше тонул, а корма поднималась все выше и выше. При этом корабль как-то странно двигался, и довольно быстро. Видимо, вода, вливающаяся во вставший под большим углом корпус, одновременно и тянула его вниз, и проталкивала вперед. И когда корма корабля скрылась под водой, то я оказался более чем в сотне ярдов. Большинство из спасшихся держались в это время на воде на расстоянии от корабля примерно от полумили до мили, кто как.
Когда корабль затонул внезапно наступила тишина. Я машинально посчитал по часам, что от взрыва прошло всего двенадцать минут. Все кто плавал неподалеку стали сближаться друг к другу. Мы скверно чувствовали себя, но больше всего досаждала плавающая нефть, которая захлестывалась в глаза и нос. Когда мы осматривались мы видели вокруг себя только черную пленку нефти, блестевшие белые глаза и красные зевы ртов. Уже вскорости мы все сполна наглотались нефти, стало дурно, многих рвало.
Кто-то невдалеке завопил: «Есть ли доктор?» У меня не было сил, и я сперва хотел промолчать, но затем все же ответил. С этого времени я оказался настолько занятым, что не оставалось времени думать об усталости. И, может быть, именно это спасло меня. Но я не имел никаких лекарственных средств и никаких приспособлений. Поэтому, к несчастью, я чаще оказывался не спасающим, а в качестве коронера (врач, констатирующий насильственную смерть - от ред.)
Многие из плавающих на воде не имели даже спасательных жилетов. Капковые жилеты сделаны так, что со стороны спины имеются специальные ячейки с рукоятками. Если у кого то жилет был поврежден, за эти приспособления можно было удерживать человека ближе к себе, не давая опрокинуться ему затылком на воду. А можно было закрепить нижнюю часть жилета на себе, как бы навалив его на себя и поддерживать на воде. Можно было также достаточно удобно закрепиться руками на жилете второму человеку, у которого такого жилета не было и таким образом держаться на воде обоим. Я видел, что к сожалению очень многим пришлось воспользоваться тем или иным способом.
Когда стало светлее мы начали сбиваться в группу. Нашлись инициативные люди, которые призывали всех к этому. А когда полностью рассвело, оказалось, что на воде в видимом пространстве плавало около трех или четырех сотен людей. Но ведь должны были быть и другие группы. Из этого я предположил, что с корабля спаслось не менее семи восьми сотен.
Я стал осматривать надвигающихся людей, пытаясь определить ранены они или мертвы. Единственный доступный способ этого был определение по глазам - я руками открывал им глаза и осматривал зрачки. Если люди не мигали, и зрачки были расширены, мне приходилось констатировать, что человек мертв. Мы выжидали короткое время и затем отдавали его жилет, если конечно он имелся, тому, кто в нем нуждался. Отделив мертвого, я читал молитву и отпускал его на волю моря. В конце концов их набралось очень много, и даже сейчас, читая молитвы, я сразу с горечью вспоминаю их.
Когда солнце поднялось высоко, оказалось, что нефть, которой мы были облеплены, принесла нам и некоторую помощь. Она защитила наши тела от палящих лучей. Но в то же время яркий свет, отражающийся от колышащейся маслянистой поверхности просто слепил нас как будто это был свет прожектора. И мы никуда не могли деться от этого света. Я только советовал людям обматывать любыми тряпками и одеждой лицо вокруг глаз, что бы создавать хоть какую-то защиту от ослепляющих и палящих лучей.
Вторую ночь мы встретили заранее подготовившись. Мы все сцепились как могли руками через жилеты, поддерживая наиболее ослабевших и тех, у кого не было жилетов. Сбившись в единую массу, раненых и больных мы поместили в центр образовавшегося круга, и это пространство стало моей рабочей территорией. Отдыхали кто как мог. Некоторые достаточно спокойно могли засыпать в жилетах, некоторые спали урывками, по несколько минут, часто просыпаясь.
На следующее утро нам попался спасательный круг. Мы уложили на него наиболее истощенного, чтобы не тратить силы на поддержание его в воде. Круг моих возможностей был невелик. Я мог только давать советы, «хоронить» мертвых, отдавая их спасательные жилеты живым, а также по возможности заставлять людей не пить морскую воду, когда мы наконец дрейфовали на чистую воду из нефтяного пятна. Это произошло ночью, и когда утром взошло солнце вокруг нас оказалась чистая вода. Мы все были измучены жаждой, а в таком состоянии многие не могли удержаться от того, чтобы не хлебнуть соленой воды. Для меня наступило тяжелое время уговоров, что не надо пить воду вокруг себя. Я объяснял, что даже для молодого организма это губительно. За мнимым и очень кратковременным облегчением наступают муки. Из-за диареи происходит сильное обезвоживание организма (несмотря на то, что вы находитесь в воде), затем ухудшается работа мозга, затем галлюцинации и маниакальность, и в конечном итоге смерть. Не на всех подействовали мои уговоры. И у некоторых людей действительно начались галлюцинации. Вначале мы пытались спасать их, удерживая возле себя и поддерживая на воде. Но вскоре из-за этого погибли несколько достаточно крепких людей, которых осталось не так уж много среди остальных уставших и измученных. Мы решили, что нужно спасать тех, кого можно спасти, пусть и ослабевшего, но сохранившего желание жить, а не тех, кто не хочет спасаться сам, выбирая неразумный путь - ведь всем было одинаково тяжело и все зависело только от нас самих. Это звучит ужасно, но нас поймут те, кто пережил подобное. Иногда, если ставший сумасшедшим человек становился для нас угрозой, нам приходилось выталкивать его из общего круга, надеясь, что он все- таки продержится без нас до того как его найдут. Мы должны были это делать ради спасения Других.
Вода этой части Тихого океана теплая и хороша для плавания. Но температура человека больше температуры воды. И когда он двое суток находится в воде до подбородка оказывается, что нижняя часть тела неравномерно охлаждается. Я знал это, как знают многие моряки. Ночью мы связывались вместе, пытаясь удержать теплую воду внутри круга, но это было непросто. Вода разгонялась. Разность температур и переохлаждение вызывали озноб и лихорадку, люди начинали бредить. Ночью во вторник один парень начал вопить, что он видит японцев, которые хотят убить его. Как это не удивительно, его поддержали. Они начали бороться с мнимыми врагами. Явно они были полностью невменяемые, но у здоровых уже не оставалось сил, чтобы остановить их. Кто-то все- таки попытался, но безуспешно. В ту ночь погибло много людей, многие утонули. Все происходило внезапно. Человек совершенно неожиданно отвязывался от общего круга, иногда даже сбрасывал с себя капковый пояс, что-то выкрикивал и пытался уплыть в том или ином направлении. Трудно обвинять в чем-либо этих людей. Это была какая-то массовая истерия. Обидно, что это привело к гибели и некоторых здоровых людей. Но нам, оставшимся, пришлось быть вдвойне осторожнее. Мы не были уверены даже в своем соседе, и длилось все это до тех пор пока не взошло солнце. И при свете мы увидели, что наш круг очень сильно поредел.
Были случаи и массовых галлюцинаций. Просто удивительно, но оказывалось, что некоторые люди одновременно видели одни и те же мнимые вещи. Стоило кому-то выкрикнуть, что он видит кое-что, и у него обязательно находились последователи. В один из дней кто-то якобы увидел на горизонте длинную линию (то есть землю - от ред.). Я упрекнул его: «Зачем вы так поступаете?» Но он мне возразил: «Доктор. Впереди остров. Прямо перед нами. Мы могли бы выйти на берег, могли бы поспать». Они все «видели» остров. И мы не могли их разубедить. Ведь всем в это хотелось верить, и даже мне приходилось отгонять от себя это наваждение, но оно возвращалось, потому что мне этого хотелось.
Акулу я видел только одну. Я даже пытался что-то предпринять, что бы поймать ее. Мне почему-то думалось, что она станет нам пищей. Было неприятно думать, что она где-то рядом, и может быть вот сейчас схватит вас за ногу. Особенно было тревожно когда наступала темнота. Но в целом, за те 110 часов, что я был в воде, я не встретил человека, атакованного акулой. Тем не менее, когда на эсминцы, нашедшие нас (люди были подобраны быстроходными десантными транспортами, которые во время войны были переоборудованы из эскортных эсминцев), поднимали тела мертвых, были обнаружены покусанные акулами. В отчете я насчитал 56 таких случаев. Возможно, что акулы удовлетворились плавающими на воде мертвыми и именно поэтому не пытались атаковать живых.
Самолет обнаружил нас в четверг. Это было 2 августа. К тому времени мы были в очень плохом состоянии. Спасательные капковые жилеты напитали воды и уже плохо держали. Жилеты хороши только в течение двух суток. Дальше с ними сложнее. Мы погрузились глубоко в воду, и приходилось думать о том, как бы лицо не оказалось притопленным в воде, и как бы нам не захлебнуться. Я понимал, что долго мы не протянем и до нашего конца времени осталось немного. Люди были полукоматозны. Все мы были на грани смерти когда внезапно прилетел самолет. И я сегодня здесь, и жив, только потому, что у кого-то на том самолете заболела шея. Он пошел к антенне, рассчитывая ее хорошенько помассировать, и в это время увидел нас.
Самолет сбросил спасательные жилеты с привязанными канистрами с водой, но те при падении разбились. Тогда прилетел гидросамолет PBY. Он снизился и сбросил резиновые спасательные плоты. На них мы поместили самых больных людей, остальные держались вокруг за ручки. На плоту я нашел канистру с водой и кружку емкостью в одну унцию. Я раздавал всем воду, передавая кружку по рукам. Никто не пытался обмануть или словчить, хотя я знаю как сильно все люди были измучены жаждой.
К концу дня, незадолго до темноты, я обнаружил специальный комплект для образования пресной воды из соленой. Я пробовал разобраться в инструкции, но не мог уловить смысл или понять правильно. У меня все равно получалась только соленая вода, и я, не желая рисковать, выбросил устройство в океан.
В это время я увидел гидросамолет PBY, который сделал круг и внезапно приводнился на поверхность. Поднялась туча брызг, мы подумали, что разбился. Некоторое время он кружил вокруг, передвигаясь по воде на винтах. Позже мы узнали, что он подбирал плававших рядом одиночек. Если бы он не сделал этого, они наверняка погибли бы. Самолет оставался с нами в течение всей ночи. Он поднял в небо луч прожектора, и видимо так на нас вышел USS DE-368 «Cecil J. Doyle». Как только корабль подошел, он стал подбирать нас.
«Cecil J. Doyle» разбросал вокруг большую спасательную сеть. Некоторые из моряков спустились вниз и вытаскивали нас из воды, а также подтягивали к борту резиновые плоты. Все мы были слишком слабы, чтобы подниматься самим. Вокруг меня обмотали веревку, и когда попробовали поднять, я сказал, что могу подняться сам. Но я не смог. Два моряка отнесли меня вниз по проходу и уложили в столовой кают-кампании. Кто-то дал мне стеклянный стакан с отметкой и налил воды до нее. Я выпил и попросил еще, но мне ответили, что это все для первого раза. После этого командир спросил с какого мы корабля. Я сказал, что мы - все, что осталось от «Indianapolis».
Следующий момент, запомнившийся мне, это когда я был в душе. Я помню санитаров или моряков, которые обмывали мои раны, вымывая нефть и обрабатывая мои ожоги. Я помню что пил воды, стекающую с душа. Меня уложили в койку, и я спал примерно 12 часов. Еще много раз нам мне пришлось пройти эту процедуру - нефть не смывается с первого раза. К тому же мы и наглотались ее немало. Другим досталось не меньше меня.
«Cecil J. Doyle» доставил нас на Пелилиу. На берегу нас поместили в госпиталь. Мы немного набрались сил. Через два или три дня в палату кто-то вошел и сказал, что нас переправят на Гуам. Нас перенесли на буксир, на котором доставили на госпитальное судно. Командиром его был мой друг Bart Hogan (Bartholomew Hogan, в 1955-59 годах главный хирург флота - Surgeon General of the Navy). Когда он пришел ко мне, сказал: «Я понимаю, что вы не особенно хорошо себя чувствуете, но вам скоро предстоит встреча с главным инспектором (Inspector General – председатель комиссии по расследованию обстоятельств гибели крейсера). Я собираюсь прислать санитара и хочу, чтобы вы надиктовали ему все, что с вами произошло. Это необходимо сделать, время проходит, все забывается.» Так что все три дня пути на Гуам я занимался диктовкой. По прибытии на Гуам, Барт дал мне копию изложения. С ней я и прибыл к главному инспектору, рассказал всю историю и ответил на вопросы. Одновременно я передал ему надиктованные мной воспоминания. Они были использованы позже многими авторами, описывающими трагедию «Indianapolis».